Кто боится гендера? - Джудит Батлер

эти вещи". Руфо, бывший приглашенный научный сотрудник фонда "Наследие", отказывается читать или изучать научную область, против которой он ведет культурную войну, включающую атаку на "теорию гомосексуализма", которая, по его утверждению, состоит из "уроков по "сексуальному освобождению", "гендерным исследованиям", "BDSM", "быть секс-работником"... и "сексуальной активности при использовании разрешенных и запрещенных наркотиков". Посещал ли он такие уроки? Изучал ли он такие учебные программы? Если бы он был учеником любого из этих классов, его учителя, несомненно, попросили бы его подкрепить свои аргументы доказательствами или хорошим чтением, поскольку такие протоколы - это, по сути, то, чему мы учим. Подобно швейцарке, которая быстро направилась к двери после признания, что никогда не прикоснется к книге по гендеру, Руфо бесстыдно заявляет о своем невежестве в области, которую он, тем не менее, готов осудить.

Мы можем поддаться искушению и сделать вывод, что задача состоит в том, чтобы сделать наших врагов умнее, попросить их читать и обсуждать, но это упускает суть. Будучи противниками гендерной и критической расовой теории, эти группы также выступают против университетов не за мнимые догмы, которые они преподают, а за открытость мышления, которую они рискуют породить. Как проект, закрывающий доступ к критическому мышлению, которое оспаривает гетеронормативный статус-кво, антигендерное движение является политически значимой формой антиинтеллектуализма, выступающего против мысли как опасности для общества - благодатной почвы для ужасного сотрудничества фашистских страстей с авторитарными режимами.

Моя задача здесь не состоит ни в создании новой теории гендера, ни в защите или пересмотре перформативной теории, которую я предложил почти тридцать пять лет назад и которая, очевидно, теперь кажется сомнительной в нескольких отношениях, особенно в свете критики со стороны трансов и материалистов. Я надеюсь лишь опровергнуть некоторые ложные представления в процессе работы и понять, как и почему эти ложные представления о "гендере" циркулируют с той призрачной силой, с которой они это делают. Каким целям они служат и как им можно противостоять? Действительно, если бы я мог предложить единый и убедительный рассказ о гендере, чтобы продемонстрировать ложность того, что говорят о нем критики правого крыла, а также некоторые из их феминистских и позитивистских союзников, это было бы более легкой задачей, чем та, которую мы сейчас решаем. Истина, как обычно, сложнее, что требует критического прочтения и стремления противостоять психосоциальным фантам, способным напугать и сплотить людей не только для ультраконсервативных целей, но и для авторитарных фигур, оседлавших волну неофашистских тенденций в современном обществе и политике. Я надеюсь показать, что открытие дискуссии о гендере для вдумчивого обсуждения продемонстрирует ценность гендера как категории и поможет нам объяснить, как, рассматриваемый как проблема воплощения в социальной жизни, гендер может быть местом тревоги, удовольствия, фантазии и даже террора.

Давайте проясним: для правых оппонентов факты, как они их представляют, поддерживают исключительно гетеросексуальный характер брака; общее отрицание реальности транссексуалов, интерсексуалов и небинарных людей, а также отказ от их основных прав; отрицание расовой и колониальной истории гендерного диморфизма; и утверждение государства как правомерно ограничивающего репродуктивные свободы всех потенциально детородных людей. Подтверждают ли факты политические позиции? Или же политическая позиция использует одни факты в ущерб другим - селективный позитивизм, при котором скрытым остается принцип, используемый для отбора фактов. Сказать, что действует принцип отбора, не значит утверждать, что все факты выдуманы. Однако это предполагает, что они могут быть оформлены с определенной целью, и эта цель достигается тем эффективнее, чем более скрыта от глаз.

 

Как можно спорить с психосоциальной фантазией, которая собирает в себе столько тревог, движется в стольких направлениях и, по-видимому, обладает такой необычайной силой разрушения? И как противостоять ей, когда она так быстро движется в своих протеиновых и противоречивых формах?

Задавая вопрос о том, кто боится гендера, я также спрашиваю, кто и чего боится, и как лучше всего понять возникающий страх и его политические последствия. Кто или что на самом деле осуществляет деструктивную власть? В конце концов, мы живем в такое время, когда многочисленные акты отмены, патологизации, криминализации и делегитимации стремятся уничтожить свободы и полномочия, за которые левые общественные движения боролись десятилетиями. Жизни и средства к существованию подвергаются нападкам; транс идентичность аннулируется; женщины и другие беременные люди возвращаются в переулки для проведения необходимых хирургических процедур; права геев и лесбиянок на брак и родительство оспариваются, а иногда и откровенно отвергаются; транс молодежь не может найти медицинскую помощь или сообщество в местах, где трансфобия стала государственной политикой или законом; занятия по сексуальному образованию отменяются и подвергаются поношению для молодых людей, имеющих право на осознанное понимание гендера и сексуальности, на изучение согласия и сексуальной этики в целом.

Как и другие правые движения нашего времени, антигендерное движение заимствовало язык у левых, включая само понятие "идеология", которое принадлежит Марксу и марксизму. Участники этого движения не задумываются о том, какую теорию идеологии они используют. Но мы можем пересмотреть эту историю и провести более четкие различия, которые помогут нам понять антигендерное движение как часть фашизма. Рассмотрим работу Карла Мангейма, чья книга "Идеология и утопия" была впервые опубликована на английском языке в 1936 году, но впервые вышла на немецком в 1929 году, до прихода к власти гитлеровского режима. В ней рассматривался вопрос о том, можно ли понимать фашизм как идеологию, возникшую на основе капитализма, и предпринималась попытка изучить бессознательные истоки ментальных фикций, отрицающих реальную природу общества. Если идеологии, по Мангейму, работают на сохранение существующих социальных порядков - или на сохранение идеи прежнего социального порядка - перед лицом нестабильности, то им можно противопоставить утопии, которые активизируют определенные потенциалы в обществе и способствуют коллективному воображаемому преобразованию. Фашизм был идеологией, поскольку стремился восстановить национализм и расистские иерархии, опираясь на старые социальные порядки, чтобы задерживать и насильно подчинять себе, нападать, убивать и изгонять коммунистов, евреев, цыган, людей с ограниченными физическими возможностями, геев и лесбиянок, а также больных. Мангейм утверждал, что фашистская атака на так называемые опасные идеи отождествляет эту опасность с видением социальных преобразований. Во имя сохранения статус-кво или возвращения к идеализированному прошлому фашисты осуждают социальные и политические движения, которые стремятся расширить наши фундаментальные обязательства в отношении свободы и равенства. Идеализированное прошлое можно найти в призывах движения против гендерной идеологии восстановить патриархальный порядок семьи, брака и родств, включая запреты на репродуктивные свободы, гендерное самоопределение и медицинское обслуживание для ЛГБТК+. В каждом из этих случаев приоритет отдается воображаемому прошлому в ущерб потенциальному будущему большего равенства и свободы. Таким образом, идеология нацеливается на радикальное воображение, отождествляя его с всепроникающей и разъедающей социальной опасностью. Таким