Лиат. Сожженная льдом - Ульяна Соболева

происходящее сейчас — это сон. Тот самый кошмарный сон, который никак не закончится, не позволит вынырнуть в реальный мир, проснуться окончательно. Всё происходящее сейчас — оно не может быть на самом деле! Словно меня кидают из одного кипящего котла в другой, и я чувствую, как слезает кожа, плоть, как обнажаются кости. Страх. Вот теперь мне стало страшно.

— Не могу знать, моя Госпожа. Но она исчезла, и Повелитель искал её, но пока не нашёл, а затем и сам уехал из дворца. Ходит слух, что её удерживают, чтобы иметь влияние на Повелителя.

— Но кто? Дьявол! Я должна поехать туда немедленно. Отменить эту проклятую церемонию и ехать прямо сейчас!

— Нет! — Эйнстрем не даёт выбежать из душного шатра, удерживает за руку и быстро шепчет, периодически осматриваясь вокруг, — Наоборот! Вы должны как можно скорее сочетаться браком с предводителем эльфов, чтобы обеспечить преимущество своему отцу.

— Мы даже не знаем, про кого ты говоришь!

— Какое это имеет значение, Лиат! Его тон сменяется, становится твёрдым, бескомпромиссным.

— Эльфы — одни из лучших воинов в нашем мире. Мы можем не знать, что на самом деле произошло в Огнемае, но такая мощная поддержка, как армия остроухих позволит тебе диктовать свои условия в войне за родителей. В любой войне, в которой ты решишь встать на сторону своего отца

А у меня перед глазами…то, как АРис висит распятый на кресте…

Воспоминания….

— Эйнстрем, ты стал слишком наглым, — поддевая его, села на диван, раскрывая конверт, и тут же вскинула голову кверху, услышав неожиданное:

— Зато вы стали слишком беспечны.

А вот это интересно. Уже третий раз позволяет себе дерзить мне, но если первые два я оправдывала это хамство страхом за мою же жизнь, то теперь его слова вызвали откровенное раздражение.

— Беспечна? Ты такой находишь меня?

Глядя прямо в его глаза, отмечая, что за последнее время мой друг, тот, которого я знала, как свои пять пальцев, тот, чье настроение и эмоции считывала всегда без особого труда, ощутимо изменился. В нём впервые появилась холодность ко мне. Эйнстрем, который замораживал всех своей надменностью, расчётливостью и ледяным презрением, со мной с самой первой минуты был открыт и честен. Один из тех, в ком я была уверена, как в самой себе, сейчас смотрел на меня незнакомым мужчиной с отблесками ярости и возмущения в глазах.

— Да, я нахожу вас именно такой. И не нахожу другого слова, которым можно охарактеризовать ваши легкомысленные поступки.

— Эйнстрем, — предупреждающе низко, в то же время изумлённо глядя, как заходили желваки у него на скулах, — не забывайся, друг мой…

— Друг? С каких пор Лиат, ты стала ставить слова друга и верного помощника ниже слов какого-то грязного раба?

Так вот оно что…я поднялась с дивана, сложив на груди руки и глядя на раздувающиеся от злости ноздри мужчины, продолжавшего гневную речь.

— С каких пор ты прислушиваешься к советам безродного ублюдка, игнорируя советы своих полководцев?

— Осторожнее, Эйнстрем, не забывай, что ты точно так же, как он, принадлежишь мне. И уже завтра вы можете поменяться с ним местами.

Запнулся от неожиданности. Но, скорее, удивленный собственной наглостью, а не моей реакцией. Правда, всё же через секунду вздернул кверху подбородок и процедил сквозь зубы:

— В Цитадели ходят грязные слухи о моей Госпоже, и сколько бы языков я ни отрезал каждый день, настанет время, когда это перестанет пугать сплетников, и тогда вашей участи не позавидует даже самая низшая смертная рабыня.

— Сплетни не всегда говорят, их можно так же и написать. Руби им и пальцы, и когда они поймут, что не в состоянии добыть себе корм или защититься, перестанут болтать. Подумай об этом, Эйнстрем.

Я подошла к нему.

— Как и о том, что это я решаю, кто и как долго будет рабом, а кто и каким образом может стать свободным. Я всегда ценила тебя за твой ум, сдержанность и верность. Сегодня я усомнилась в двух первых твоих качества. Не позволь мне засомневаться и в третьем, самом важном.

Отошла от него, снова открывая конверт.

— А сейчас я всё же хочу ознакомиться с предложением нашего остроухого друга Барата.

— Да, моя Госпожа, — выдавил из себя, склоняя голову, — я жду.

Он пролепетал что-то ещё, но я уже не слышала его слов, чувствуя, как начал сгущаться в комнате воздух, как начало вонять той самой эльфийской гарью вокруг, и стали расплываться перед глазами буквы.

Племянник Балместа в свойственном всей их проклятой семейке высокомерном тоне не просто предлагал снова закрепить союз между нашими расами, указав, правда, что это предложение станет последним…ублюдок требовал вернуть принадлежащих его роду гладиаторов, один из которых Арис Одиар жестоко убил младшую сестру Барата, которой принадлежал в качестве сексуальной игрушки, после чего сбежал.

Эльф напирал на то, что отказ выдать гладиаторов будет приравнен объявлению нового раунда в войне.

Самоуверенная сволочь!

Я вскочила с дивана и подошла к окну, распахивая его и глотая открытым ртом воздух.

Чёрта с два они получат гладиаторов! Что бы ни сделал Арис… и перед глазами зарябило…«в качестве сексуальной игрушки». Дьявол! Почему это сделал он? Как бы я сама хотела найти тело этой твари и воскресив её, снова и снова убивать. Барат подробно описал, в каком состоянии обнаружил свою горячо любимую сестру, видимо, надеясь, что меня поразит жестокость Ариса. А меня захлестнуло волной жалости и боли от понимания, что ему пришлось пережить, если он не просто убил, чтобы освободиться от её власти, а изрубил эту шлюху на мелкие кусочки, рискуя быть пойманным. Какую же ненависть он испытывал, ставя на кон собственную свободу, ради того, чтобы насытиться местью.

— Ни о свадьбе, ни о выдаче гладиаторов не может быть и речи.

Не глядя на Эйнстрема, продолжая смотреть в окно, на то, как кипит жизнь под стенами башни. На снующих с телегами, наполненными камнями, рабов, на окрики строителей, воздвигающих новые бараки вместо сожжённых. Какой-то воин резким движением руки остановил служанку, чтобы закружить её в воздухе и под её громкий смех, поцеловать. Цитадель живёт, восстанавливаясь. Живёт, словно несколько дней назад не подыхала в агонии, осаждённая своими лютыми врагами. Торопится жить, понимая, что каждый следующий рассвет может стать началом конца, а каждый следующий закат поглотит солнце Мендемая для неё навсегда.

— Это ещё не всё.

Голос Эйнстрема напряжённый и тихий. Повернулась к нему, склонив голову набок, и тут же застыла, увидев, как вздулась на его лбу вена и