Клетка - Игорь Вардунас

Калинин поперхнулся.

Болотов округлил глаза, но встревать не решился.

– И прочитаю, как надо будет, – сипло пообещал Калинин. Потер коротко стриженный затылок. – Все, стоп-машина. Щи будешь варить, да покислее, картоху там с котлетами.

– Не умею, – сквозь зубы процедила Ася.

– Научишься. У Мичурина пахать будешь. Внука, дай бог, родишь. Это сейчас и есть «пойти замуж», чтобы ты знала, а вовсе не по рейдам шарахаться и благоверному патроны подносить. Вовка тебя первый дома и посадит, если не полный дурак. Сама жизнь тебя спасает. Умеешь или нет, хочешь или не хочешь, а устроено вот так. – Калинин покосился на Болотова. – Крестного-то хоть спросила?

– А Вовка ему нравится, и он не против, да, дядя Гена? – с веселым нахальством поинтересовалась девушка.

– Да я-то… – растерянно промямлил Болт. – Я же…

– Вот видишь, – не дожидаясь окончания фразы, Ася перевела хитро прищуренные глаза на отца. – Крестный в деле.

– Детский сад, – сокрушенно покачал головой Калинин.

– Да когда ты наконец поймешь, что это серьезно? – Улыбка Аси пропала, между бровей залегла складка. Девушка куснула губу и по-детски добавила: – Честно, это очень серьезно.

– Вот потому и не верю, – вздохнул Калинин, рассеянно взяв бутылку и вытряхнув из нее последние капли в свою кружку.

– А еще татушку набью, – добила напоследок Ася. – Красивую: лебедя, как на ограде. На лопатку, вот сюда. Кольщик уже обещал.

– Цыц! – устало закатил глаза Калинин. – Будет она у меня меченая ходить.

– Чего сразу меченая? Дядь Ген, ну скажи, у тебя же тату были еще до… ну до всего этого.

– Отца слушай, – только и смог выдавить Болт. Ох уж этот возраст. – И вообще, Калинина, ты сегодня прям чего-то через край. Раз, два, три – горшочек не вари!

– Да ну вас, – обиженно надулась девушка. – Вечно заодно.

Потому что взрослые, мысленно продолжил Болт. Ну конечно. Шестнадцать. Максимализм и отрицание всех и вся. Новые кумиры, гитара, подъезд, первый алкоголь и сигареты… Только теперь ни подъездов, ни сигарет… Мир – отстой, юная роза в шипах, чуть что – и уколешь палец, на котором набухнет алая капля. Родители-придурки и ничего не понимающие старперы, назло всем и вся. Манифесты «избранных» под ритмы небожителей рок-музыкантов. «Rape me, my friend!» Что старые пердуны в жизни понимают… Первые поцелуи с верой в вечную любовь, аптека и обжигающий стыд перед все понимающим провизором, потом…

Болт ухмыльнулся, благо могучая борода скрыла этот момент, и тут же спохватился, постарался принять как можно более беззаботный вид.

Это не его семья, в конце концов, хоть он и приходился Асе крестным.

Семья.

Нет. Его. Теперь это его семья. И Ася была не такая, какой хотела казаться. Он знал.

Падший ангел в прокопченном аду.

– Все, хорош портить праздник! Теперь мое желание, – торопливо выпалил Болт. – Мое желание… Пусть Полинка напишет мне письмо.

В камере воцарилась мертвая тишина.

Калинин и Ася в изумлении переглянулись. Болт часто поморгал, нервно рассмеялся и сбивчиво заговорил, уставившись на внимательного пучеглазого сычика и не решаясь взять в руки кружку:

– Знаю, знаю, сам же видел, «скорую» вызывал… Но не могу смириться, просто не могу и не хочу, понимаете? До сих пор. Я иногда представляю себе, что они выжили. Что и «скорая» тогда успела, и Катастрофа не стала для них последним днем. И что Света просто не смогла больше жить в той квартире, взяла Полинку и переехала к моей маме переждать все это. Светка же сирота, а моя мама ее как дочь приняла, они так сроднились… И Полинка взрослая сейчас совсем…

Болт осекся, сглотнул и неловко закончил:

– И от мамы вестей не было… с самого последнего дня.

Яшка, внимательно слушавший его слова, вдруг вытянул шею и осторожно, еле слышно тюкнул клювом кружку.

В дверь громко стукнули, и Болт вздрогнул всем телом.

– Время, Юрий Петрович!

– Чтобы все было хорошо, – твердо произнес Калинин, поднимая свою кружку. – Чтобы все у нас было хорошо.

* * *

В ярко освещенном зале собраний было уже тихо. Особо отличившихся граждан начальников – и гражданок, что греха таить, которые могли только осоловело икать под столами, их более стойкие товарищи растащили по «квартирам». Дежурные из вольных и лебедей убрали весь мусор, расставили по местам мебель, подмели и вымыли пол. Совсем немного осталось.

Слегка захмелевшая Ася – много ли девчонке надо – в сопровождении Васяна, одного из «псов» Калинина, возвращалась после молодежной тусовки к себе в блок. Возле входа в зал собраний она заметила стремянку, а на ней – Шпунта, деловито скручивавшего стрелки с круглого наддверного циферблата. Ему снизу фонариком подсвечивал Физик, мыча под нос про «гоп со смыком». Вдалеке в коридоре неловко двигался и что-то бормотал Богдан. Блаженный возил по полу шваброй, словно выводил китайские иероглифы большой кистью, и изредка двигал повизгивающее ведро ногой.

– Зачем их всегда забирают? – остановилась девушка.

– Асечка! С новым счастьем! – приветливо кивнув, отозвался Шпунт. – Это типа засечка. Год отмотали – цок! – и дальше поехали. Да держи ты. – Шпунт передал часовую стрелку Физику, который засунул ее в потертый ярко-фиолетовый пластиковый пакет.

– Но почему нельзя смотреть на них каждый день? Это же надежда.

– На что? – хмыкнул Шпунт. – Надежда – штука опасная, заруби себе на носу. Самая главная иллюзия человечества. Самообман. Источник нашей самой великой силы и самой великой слабости. Особенно здесь. В Клетке. Как поверишь во что-то, так голова и двинется. А жрать и спать по свистку давно все привыкли. Собаки Павлова, с-сук…

– Полегче, Шпунт, – негромко, но веско предупредил Васян.

– Виноват, командир. – Шпунт поскреб в колючем затылке. – Это я так, ты ж знаешь.

– И почему же опасная? – не унималась девушка. – Как надежда может быть опасной?

– А вот так. Если знать, что где-то что-то кумекается без тебя, съедешь от понимания, что крылышки навсегда прилипли к смоле и остается просто тупо ждать, пока горячка не вставит.

– Шпунт, – устало обронил охранник.

– А че сразу Шпунт? Все вроде чисто-прилично. Да и не медовые ушки у девчушки, не на курорте живет, верно же? А про надежду, Асенька, вот какую интересную историю расскажу. – Шпунт неспешно достал самокрутку, закурил, отмахнулся от дыма, таинственно заклубившегося в ярком луче фонаря. – Был у нас тихий такой вольный чмырь, Моноклем звали. У него левый глаз когда-то вышибло, оттуда и погоняло. Слышала про такого, нет? Хотя это давнишняя история, тебя родаки даже в проекте не числили. Так вот у Монокля этого дочка лет десяти была, а у дочки – кукла. Большая такая, чуть ли не с хозяйку ростом, только сиськи – во! – Он цокнул языком, метнул виноватый взгляд на Васяна и поспешно продолжил: – И глаза лупастые, ярко-синие. Японская или турецкая, пес ее знает. И так берегла девчонка игрушку свою, что везде с собой таскала, даже на дальние огороды. И вот однажды не успела она добежать, когда Хмарь поперла. Осталась за периметром. Так с куклой своей и сгинула. Монокль каждый божий день в дозор вызывался, надеялся дочку отыскать. А может, ему насрать на все уже было. И вот как-то прибился щенок к нему. Из Хмари прямо под ноги бросился – плешивый, криволапый, хвост калачом, скулил только и ласкался. Ну, пересидел карантин, сдружился с Моноклем. Мужик души в песеле не чаял. А тот где-то через полгода прибежал к хозяину и положил у сапога ярко-синий глаз. От той самой, мать ее, куклы. Всекаешь? И именно левый: в пластике дырка для крепления с нужной стороны была. Монокль глаз этот поднял, пошел в сарай и вены вскрыл. А псина в Хмарь убежала, да так и не вернулась. Хатико новой реальности, – хмыкнул Шпунт, косясь на засопевшего амбала, чуть склонившего голову набок. – Что-то я… Мы ж не об этом.