Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

ее и предупредив, что направлю к ней слуг или стражу, я покинул место встречи. Вслед прозвучало тихое сопение.

Ни одной служанки мне не встретилось; стража тоже не попалась на глаза. Прежде это бывало мне лишь на руку, но сейчас, не желая, чтобы принцессу вновь сразила болезнь, я едва ли не бегал в поиске таинственно исчезнувших гвардейцев. К счастью, мне встретился их капитан, ответивший на просьбу лишь легким – и будто бы одобрительным – ударом в плечо, и я, успокоившись, поспешил удалиться.

Еще недавно бурлящий жизнью замок наконец затих. В коридорах пахло потом и нечистотами, но из залов шлейфом тянулся запах цветов. Я пошел по его следу; мне жутко хотелось заглянуть в бальный и тронный залы, чтобы, оказавшись на свадьбе, я был готов хотя бы к убранству торжества; знал, что к его содержанию и сути подготовить себя не сумею.

Двери в бальный зал оказались не просто плотно закрыты – их охраняла добрая дюжина стражников, состоящая в равной мере из местных жителей и островитян; вероятно, там хранились семейные реликвии, которыми во время церемонии, в знак любви и преданности, должны обменяться представители двух династий. Изобразив полную незаинтересованность скоплением стражников, я прошел мимо, едва заметно им кивнув.

Из приоткрытой двери тронного зала в темный коридор падала тонкая полоска теплого, дрожащего света. Не задерживаясь, я быстро заглянул внутрь; всего в зале четыре двери, по одной с каждой стороны. Главный вход встречал золотом, узорами, тяжестью дерева и дорожкой мягкого ковра, что тянулась до пьедестала правителя; остальные же вели в зал из более укромных мест. Попытав удачу, я отправился в скромную и, насколько я помнил, вечно пустующую переговорную. Ее использовали лишь для особых случаев: неожиданное нападение, военные переговоры, требующие обсуждения прошения. Так как комната была мала, стулья и столы в ней стояли очень близко друг к другу – обойти их в темноте было непросто.

Я подошел к двери вплотную, чуть потянул ее на себя. Залитая светом зала переливалась, ни на мгновение не позволяя забыть о богатстве и процветании королевства, пуская золотую пыль в глаза всякого, кто взглянет на нее хоть раз. Но главным ее украшением была, конечно, та, что восседала на роскошном резном троне из черного дуба, любовно обитого серым амаунетским бархатом.

Минерва закинула левую ногу на правую, оголяя ее до самого бедра; бледная кожа сверкала, делаясь похожей на фарфор, – гладкая, с редким узором из едва заметных голубых прожилок. Обе руки лежали на подлокотниках, и пальцы правой нетерпеливо постукивали ногтями по вековому дереву трона. Она будто собиралась вот-вот заговорить; выжидала, словно кошка, готовая прыгнуть на добычу. Ее взгляд лениво скользил по окружавшим ее предметам, словно ему не за что было зацепиться, но неожиданно губы расплылись в улыбке. Она знала о моем присутствии.

– Мужчины так любят подглядывать, – произнесла Минерва, глядя на пустующий зал. – Несмотря на внешнюю дерзость, на деле им не хватает смелости взглянуть в глаза своим истинным желаниям.

Шаги. Минерва улыбнулась шире, полагая, что ее безмолвный собеседник приближался к ней, но я не сдвинулся с места. Шаг, два, три. Высокая прическа Минервы расплелась, соблазнительно обрамив лицо волнистыми прядями. Скрип двери.

Из переговорной на противоположной стороне медленно вышел Хант; его взгляд был прикован к трону, а ноги сами вели к объекту желания. Завидев его, Минерва тут же поникла и выпрямилась. Нога на ноге, нетерпеливый стук по дереву.

– Ты, – слегка разочарованно произнесла она, заставив это короткое обращение прыгать от стены к стене, раздаваясь снова и снова в звенящей тишине зала.

– Моя королева. – Хант опустился на колени и склонил голову; казалось, он вот-вот разрыдается от восхищения. – Я сделал все, о чем вы меня просили.

– Она согласна?

– Разумеется, – поднял голову принц. – Все что угодно, лишь бы я больше к ней не прикасался.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я позволю тебе иное?

– Ваше высочество, – испугался он. – Мне достаточно того, что я имею честь видеть вас своими глазами.

– Хант из династии Гаэлит, наследный принц Куориана. – Минерва улыбалась, и улыбка ее била наотмашь. – Будешь ли ты верен мне так, как не верен своей стране и своим подданным, как не верен своей жене и своему отцу?

– Ради вас я готов умереть.

– Этого мало, – махнула рукой она.

– Умереть, чтобы переродиться древом для костра, на котором будут гореть ваши враги, – пролепетал принц. Зрелище было до боли жалким. – Чтобы своей отравленной кровью окропить ваших врагов в бою.

– Встань, – приказала королева. – И плотно закрой все двери.

Я тут же отпрянул, вжавшись в ближайшую стену. До тех пор, пока не хлопнула каждая из дверей и звуки их голосов не перестали касаться моих ушей, я не двигался и практически не дышал. Пока глаза привыкали к мраку переговорной, я старался двигаться наощупь, но, дважды запнувшись о ножку стола, выждал, пока не стану различать хоть какие-то очертания. Свечи на стенах коридоров любезно проводили меня до покоев.

Выходит, именно Минерва приказала Ханту оставить ее младшую сестру. Стоило ли рассчитывать на то, что это было проявлением любви и доброй воли? Она знала о происшествии в Куориане, и, следовательно, у нее появился еще один рычаг давления; не только на принцессу, но и на того, кто оставил на ее душе и теле метку позора. Были ли у нее другие причины держать Ханта столь близко? Ее презрение к нему едва ли было меньше того, что испытывала Ариадна. Он не станет ей союзником – сломленный, оскорбленный, горюющий по разбитому сердцу, – лишь рабом, слепым последователем. Но насколько сильным оружием он может стать в ее руках?

Глава 3

То, что принц присоединился к свите Минервы, волновало не только меня, но и капитана. Самое странное, что о многих вещах, касающихся его гвардии и королевской армии, он узнавал из третьих уст; вербовку и тренировку новых бойцов поручили совсем иным чиновникам. Непосредственное командование армией не являлось его обязанностью в мирное время, однако она находилась под его защитой, и, так или иначе, Кидо был в первой пятерке людей, что должны были знать обо всем происходящем внутри казарм.

Количество стражи увеличивалось с каждым днем. Это можно было списать на съехавшихся гостей, многие из которых просили о личной охране, но и улицы города стали патрулироваться сильнее обычного. Некоторые стражники выглядели нелепо: форма была заметно им велика и болталась, заставляя стальные латы оглушительно звенеть при ходьбе, а их хозяина – выглядеть глупо. В числе патрульных были и островитяне – их легко отличить от местных по недовольному выражению лица. С самого приезда их короля они всем видом давали понять, как надоело им пребывание на этой земле, и будто молили, чтобы их насильно выгнали за городскую стену.

Благодаря постоянным стычкам в тавернах и беспричинной жестокости к горожанам куорианские воины заработали себе дурную славу. Их обходили на улицах, рядом с ними пустовали столы, дети плакали при виде их смуглых лиц. Им нравилось ощущение всеобщего страха, ведь им не было дела до того, к чему это могло привести, – они попросту надеялись, что к тому моменту уже будут за заливом, в родных и далеких землях.

Повсеместное недовольство островитянами стремительно нарастало. Капитан старался снять их со службы на улицах и переместить в замок, где они не рискнули бы вести себя подобным образом, и потому часто сам заступал на дежурство, заменяя тех, кто сутками не покидал поста. Иногда я составлял ему компанию; при дворе лишь слепой не догадывался о нашей дружбе. К тому же мы отдалились от всех прочих представителей знати, и это тоже было очевидно – лишь до нас не дотянулась длань будущей королевы. Решение Минервы не подчинять себе сводного брата было неоднозначным; впрочем, неизвестно, было ли оно осознанным. Эльфийская кровь в моих венах не давала ей окончательно овладеть моим разумом, но ни один из родителей Кидо не был эльфом. Хотелось верить, что его плоть и кровь сильны так же, как и его большое, исполненное доброты сердце, и старшая принцесса вынужденно оставила попытки подчинить его себе.

Наблюдая за окрестностями города со стены, откуда Кидо отпустил заработавшегося сэра Бентона, мы много разговаривали. Изредка повышая голос, мы отпугивали выпивших зевак; в нынешних условиях они сбегали, заслышав любой шорох. Ворота в город были открыты даже по ночам: остатки гостей и их свадебных даров продолжали прибывать, не давая отдыха слугам. Наши взоры были обращены за стены, на дорогу, чтобы заранее предупреждать стражу о приближающихся посетителях; в моменты тишины я с тоской выглядывал верхушки деревьев Аррума.

Из города, напротив, выезжали крайне редко. Однажды