Исландская карта - Александр Громов

– Спасибо и на том, Акакий Фразибулович. Теперь касательно моего предложения о координации наших действий…

Давно уже ушел репортер Легировский – понес, должно быть, материал в редакцию, – а странная пара все еще сидела у Поплохиди. Наконец денди поднялся и, оставив на столике два серебряных рубля, неспешным шагом двинулся по Спиридоновке. Возле поворота на Большую Бронную он подозвал лихача на дутых шинах и укатил куда-то не торгуясь.

Что до «мастерового», то Акакий Фразибулович Царапко исчез во внутреннем дворе дома напротив нумеров Сичкина. Через минуту он уже находился в одной из наемных квартир на втором этаже. Здесь король сыска задал только один вопрос:

– Записывали?

Отрицательный ответ удивил бы его крайне. Но удивляться не пришлось. Более того, снятые с фонографа восковые цилиндры уже были аккуратнейшим образом помещены в жестяные футляры и пронумерованы. Порядок в ведомстве Акакия Фразибуловича справедливо считался образцовым.

А техническое оснащение сыскной полиции временами поражало его самого. Вот и сейчас Царапко невольно развел руками при виде приделанной к фонографу двухсаженной фибровой трубы, расширяющейся на конус. Направленное прослушивание и запись разговора – это надо же, до чего техника дошла! Через улицу! Через оконное стекло в нумерах Сичкина! И весь посторонний уличный шум рупорному приемнику звука решительно неинтересен. Просто невероятно. Небось у Третьего отделения такого прибора еще нет, хотя они и переманили к себе способнейшего Лемендеева. Но он химик…

– Сейчас изволите прослушать запись? – почтительно осведомился румянощекий губернский секретарь, технический гений местного масштаба. Царапко мгновенно уловил всю гамму его чувств: от с трудом скрываемого желания похвастаться до боязни за качество записи. И то сказать: качество обычно бывает такое, что лишь очень опытное ухо в состоянии разобрать, кто что сказал, да и то не всегда. Недаром звукозапись до сих пор не может являться доказательством в суде присяжных… Пока не может.

– После, – отрезал Акакий Фразибулович, грешным делом подумавши: «Не то записывали. Надо было писать наш с Лопухиным разговор. Словцо там, словцо тут, глядишь – набрался бы интересный матерьяльчик… Да, за техникой – будущее…»

Но мысль о чудесах прогресса, едва мелькнув, сразу покинула Акакия Фразибуловича. Сейчас его занимало совсем другое. Во благо или во вред пойдет совместная работа с Третьим отделением? И как сделать, чтобы во благо. И какие ключики подобрать к небезызвестному в узких кругах Николаю Лопухину…

Он не мог еще знать, что ему не придется сотрудничать с Лопухиным. И самому Лопухину предстояло узнать об этом лишь через полчаса. Зато оба знали очень хорошо: человек лишь предполагает; располагает же им кто-то совсем другой.

Если кто-нибудь напоет вам, будто в «царской охранке», как называют Третье отделение озлобленные на весь свет борцы за народное счастье, служат лишь филеры с одинаковыми неприметными лицами, смело наплюйте клеветнику в лицо, если только это не дама. Если дама – напомните ей, что указ об отмене крепостного права, изданный холодным летом 1953 года, вряд ли вышел бы и десятилетием позже без прямой поддержки тогдашнего шефа жандармов. Равно и указ о пожаловании избирательного права женщинам, доказавшим службой, научной работой, меценатством или благотворительностью свое интеллектуальное и моральное равенство с мужчинами. Если вам желательно окоротить нигилистку, наивно поинтересуйтесь у нее, как давно она добилась для себя избирательного права. Не ждите только, что потом вы останетесь с этой дамой в добрых отношениях.

Что филеры! Дельный человек под толковым руководством служит по той части, к каковой более всего приспособлен. И занимается Третье отделение личной канцелярии Е.И.В. не только и не столько мраксистскими кружками. У Третьего отделения есть множество других забот.

– Голубчик, я вас второй час по всему городу ищу! – жалобно возопил шеф московского отделения Отдельного корпуса жандармов генерал Рябчиков. – Всех свободных агентов разогнал на поиски. Ну нельзя же так, Николай Николаевич! Беда мне с вами! Вот, извольте полюбоваться: вторая шифрованная телеграмма от самого! – Генерал со значением вздел вверх указательный палец. – И все то же: где Лопухин? Из-под земли вынуть Лопухина и телеграфировать немедля!

– Позвольте ознакомиться, ваше высокопревосходительство? – кротко, но твердо осведомился граф, завладевая листком. Расшифрованный и аккуратно распечатанный на машинке текст телеграммы гласил:

ЛОПУХИНУ ТЧК С ПОЛУЧЕНИЕМ СЕГО ПРОШУ ВАС НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ВЫЕХАТЬ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ПО ДЕЛУ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ ТЧК СУТГОФ

Пожав плечами, граф вернул листок Рябчикову.

– Не можете ли вы объяснить мне, что сие означает?

– Головную боль мне это означает, Николай Николаевич! Поделом старому дураку, и виноватить некого, сам виноват! Не скрою от вас, некоторое время назад ко мне обращались… э-э… из сфер… вы понимаете?.. с просьбой рекомендовать талантливого и энергичного работника, достаточно молодого, но в чинах, и чтобы непременно хорошей фамилии… уф-ф!.. для выполнения крайне ответственной миссии. – Рябчиков вытер платочком лоб и шею. – Ну, я и назвал вас. Простите, скрыл до поры. Теперь останусь без лучшего помощника. Э-эх! – Генерал махнул рукой. – Вы, конечно, тотчас едете?

– Как только выправлю железнодорожные билеты, Карп Карлович, – без энтузиазма отозвался Лопухин. – Если Сутгоф пишет «предписываю», надо ехать. Если он пишет «прошу», надо лететь стрелой.

– Именно. Купе первого класса на «Красной Стреле» вам уже забронировано. В Петербурге вас встретят. М-м… что-то не так?

– Мне нужны два купе, рядом. Второе за мой кошт.

– Я тотчас же распоряжусь. Текущие дела сдайте Разуваеву. Знаю, он молод, но терпелив, не горяч… Полагаю, справится. И вы того же мнения? Вот и чудесно… Еще что-нибудь?

– Я не смею настаивать, Карп Карлович, но если возможно обрисовать мне хотя бы в общих чертах суть моей миссии…

– Не уполномочен, Николай Николаевич, не уполномочен. Рад бы, но увы. Одно лишь скажу: не знаю, завидовать вам или наоборот. Миссия ваша не из простых. Надеюсь на присущую вам решительность… и деликатность.

Граф слегка приподнял одну бровь, но ничего не сказал.

– Итак, с Богом, Николай Николаевич! Как я без вас обойдусь? Э-хе-хе…

На шестом часу пребывания в графском особнячке Нил не только еще не удрал, но и не принял твердого решения сделать это.

После мытья, когда бородатый графский слуга поместил его в просторнейшее корыто, именуемое ванной и наполненное нагретой в дровяной колонке водою, а затем, намылив, жестоко отдраил мочалкой с головы до ног, для Нила наступила пора блаженства. Во-первых, он был отконвоирован на кухню, где и накормлен добродушной толстой кухаркой. Во-вторых, после сытного и вкусного обеда Еропка отвел его в просторную на удивление людскую и, указав на старый диван, велел спать. И объевшийся Нил немедленно погрузился в сон.