Кольца анаконды - Гарри Гаррисон

Однако с той поры я проникся убеждением, что всеобщее волеизъявление нельзя оставить без внимания. Мы должны от лица всей страны высказать янки справедливое негодование. Я подготовил эпистолу американскому правительству, прибегнув к самым сильным выражениям. Я отдал распоряжение, чтобы в Саутгемптоне стоял под парами почтовый пароход, дожидаясь прибытия этого послания. Королева увидит его сегодня же и несомненно согласится с каждым словом. Как только ее одобрение будет получено – депеша тотчас же отправится в путь.

–Сэр!

– Да, мистер Гладстон? – улыбнулся Пальмерстон. На канцлера казначейства Уильяма Гладстона всегда можно было опереться в годину испытаний.

– Я с радостью извещаю вас, что нынче вечером мы с женой обедаем в обществе королевы и принца Альберта. Пожалуй, я мог бы подать депешу ей на рассмотрение, сделав особый акцент на единодушии правительства в данном вопросе.

– Великолепно! – Пальмерстон испытал немалое облегчение и готов был чуть ли не хлопнуть Гладстона по спине, радуясь, что удалось избежать встречи с королевой. – Мы все в долгу перед вами за то, что вы берете эту обязанность на себя. Меморандум в полном вашем распоряжении.

Хотя собрание Кабинета министров Гладстон покинул в наилучшем настроении, горя желанием помочь своей партии и послужить родной стране, он порядком подрастерял свой энтузиазм, ознакомившись с документом, который так охотно вызвался представлять. Позже вечером, когда колеса кареты уже затарахтели по булыжной мостовой перед въездом в Букингемский дворец, жена с беспокойством заметила, как сурово сжаты его губы.

– что-нибудь стряслось, Уильям? Я не видела тебя таким мрачным с тех пор, когда мы были в этом ужасном Неапольском королевстве.

– Должен просить у тебя прощения. Я крайне сожалею, что не смог оставить свои беды в стороне. – Он ласково пожал руку жены, затянутую в перчатку. – Как и в Неаполе, меня весьма тревожат дела государственной важности. Но давай не позволим им портить нынешний вечер. Я ведь знаю, с каким нетерпением ты ждала этого обеда в обществе Ее Величества.

– Ты прав, – голос ее чуточку надломился. Поколебавшись, она спросила: – Искренне надеюсь, что королева вполне здорова? Поговаривают – конечно, я не верю – о ее… ну, состоянии рассудка. В конце концов, она ведь внучка Георга Безумного[1].

– Дорогая, тебе не должно быть никакого дела до праздных сплетен, распространяемых отбросами общества. Она ведь, в конце концов, королева.

Их проводили в гостиную, где Гладстон поклонился, а его жена сделала реверанс королеве Виктории.

– Альберт подойдет через минутку, мистер Гладстон. Сейчас он отдыхает. Боюсь, мой дорогой муж сильно перетрудился.

– Прискорбно слышать, мэм. Но я не сомневаюсь, что ему обеспечен наилучший уход.

– Конечно! Сэр Джеймс Кларк осматривает его ежедневно. Сегодня он прописал эфир и капли Гофмана. Но угощайтесь же, на буфете есть шерри, если желаете.

– Спасибо, мэм. – Гладстону, сидевшему как на иголках, и в самом деле хотелось выпить. Непроизвольно похлопав себя по груди, где во внутреннем кармане покоился принесенный документ, он как раз наливал себе шерри, когда вошел принц Альберт.

– Мистер Гладстон, добрейшего вам вечера.

– И вам, сэр. Здоровья и счастья.

Принц– обожаемый супруг, отец большого семейства – счастьем обделен не был, а вот здоровья ему явно не помешало бы, ибо выглядел он, бесспорно, больным. Годы не пожалели его. Элегантный, грациозный юноша стал рыхлым, лысеющим, до срока постаревшим мужчиной с бледной, землистой кожей и темными кругами у глаз. Опускаясь в кресло, он вынужден был вцепиться дрожащими руками в подлокотники. Королева с тревогой поглядела на него, но принц лишь отмахнулся:

– Обычный бронхит, как пришел, так и уйдет. После доброго обеда мне станет куда лучше. Пожалуйста, не беспокойся.

Утешившись, королева обратилась к прочим делам.

– Мистер Гладстон, мой секретарь уведомил меня, что вы хотите обратиться к нам по вопросам государственной важности.

– Это касательно ноты, которую премьер-министр намерен послать американцам, мэм, по поводу «Трента». С вашего одобрения, разумеется. Впрочем, она может обождать, пока мы не отобедаем.

– Вероятно. Тем не менее мы взглянем на нее сейчас. Это дело весьма тревожит меня, даже не тревожит, а, следует признаться, шокирует. Мы весьма серьезно озабочены тем фактом, что британский корабль был не просто остановлен в море, но и подвергся захвату.

Как только Гладстон достал письмо, королева указала на принца-консорта.

– Пусть Альберт прочтет. Мне и в голову не придет написать письмо, не посоветовавшись с ним. Он оказывает мне величайшую помощь и в этом, и во многих прочих делах.

Будучи прекрасно осведомленным, как и все вокруг, что королева даже не оденется, не посоветовавшись с супругом, лорд Рассел поклонился в знак согласия и передал конверт принцу Альберту.

Развернув листок, принц поднес его к свету, а затем вслух зачитал:

«Касательно вопроса о насильственном изъятии четырех пассажиров с британского судна в открытом море. Правительство Ее Величества даже мысли не допускает, что правительство Соединенных Штатов не проявит рвения по собственной воле всяческим образом загладить столь вопиющий проступок. Министры Ее Величества ожидают следующего. Первое. Освобождения всех четырех джентльменов, захваченных силой, и передачи их лорду Лайонсу, британскому послу в Вашингтоне. Второе. Извинения за оскорбление, нанесенное британскому флагу. Третье…» – Он утробно кашлянул. – Прошу прощения. Весьма крепкие выражения и, боюсь, далее последуют подобные же. Крайне сильные выражения.

– Как и должно быть, – отозвалась королева с нескрываемым негодованием. – Я не в восторге от американцев – и презираю этого мистера Сьюарда, отпустившего такое множество лживых замечаний в адрес нашей страны. И все же, если ты считаешь, что необходимо внести поправки, Любимый…

Когда принц Альберт услышал ласковое немецкое слово, его изможденное лицо озарилось мимолетной улыбкой. Он искренне верил, что его жена – Превосходнейшая, несравненная женщина, мать и королева. Разве что склонная к резким переменам настроений – то кричит на него, то ластится. Но всегда остро нуждается в его советах. Лишь его скверное здоровье мешает ему стать великой подмогой в ее неустанных трудах, лежащих на плечах правящей монархини. А теперь еще и это. Пальмерстон изложил требования в самой воинственной и угрожающей манере. Эта манера, равно как и само послание, оскорбит любого главу государства.

– Да не то чтобы поправки, – сказал он, – ибо премьер-министр высказывает совершенно справедливые требования. Совершено международное преступление, в том нет ни малейших сомнений. Но, может статься, вина за сей инцидент целиком лежит на капитане американского судна. Прежде чем сыпать угрозами, мы должны в точности выяснить, что же именно там случилось и почему. Ни в коем случае нельзя позволять этому делу идти самотеком. Посему, полагаю, необходимо внести кое-какие изменения. Не столько в содержание, сколько в тон. Суверенной державе нельзя приказывать, как своенравному ребенку. – Он не без труда встал на трясущиеся ноги. – Пожалуй, мне не помешало бы сейчас немного поупражняться в письме. В настоящее время я не голоден. Если позволите, поем попозже.