Око Марены - Валерий Елманов

Уходили в Переяславль налегке, но из полусотни дружинников, что достались ему от отца, Ингварь все-таки оставил с десяток во главе с самым опытным – седым и кряжистым Костарем, наказав спешно собрать рать из мужиков близлежащих деревень. Дело это обещало быть долгим, а посему заняться им надлежало немедленно.

Собрав с бору по сосенке местное ополчение – три сотни кое-как вооруженных мужиков – и повелов утроить бдительность и осторожность оставшимся на страже Зарайска, Костарь через пару недель выехал вслед за Ингварем в Переяславль-Рязанский.

К тому времени о случившемся под Исадами Ингварь знал еще не все, но самое главное. Два князя-братоубийцы, из коих один Константин, а второй – родной брат Константина Изяслав, порешили всех прочих своих братьев умертвить, дабы самим княжить на рязанских просторах. Однако не дано было каинам новоявленным свой злодейский замысел в жизни претворить, ибо у прочих князей дружины оказались крепки и сумели дать достойный отпор. К печали превеликой, к тому времени вороги лютые уже успели порубить и Святослава, и Ростислава, и прочих князей, среди коих оказался и отец Ингваря.

Обо всем этом говорилось в послании князя Глеба Владимировича, чудом уцелевшего в этом побоище. Сообщал тот также, что тело Ингваря Игоревича, равно как и других невинно убиенных князей, будет погребено в белокаменном рязанском соборе Бориса и Глеба, и приглашал всю семью погибшего князя проститься с отцом. Особенно настойчив был, зазывая к себе как раз молодого Ингваря.

А еще просил, ежели только объявится в Переяславле князь Константин-братоубийца, сумевший убежать от праведного возмездия, то немедля заковать оного злодея в железа и с надежными людьми отправить его в стольную Рязань на справедливый княжеский суд.

Непонятным для Ингваря было одно: зачем Константин вообще появится в этих краях и будет ли он один или же ему удалось удрать из-под Исад вместе с дружиной. На всякий случай приказал спешно укреплять городские стены и обновить крепостные сооружения, дабы злодей не смог внезапным штурмом взять Переяславль.

Уезжая на княжеский совет, его отец взял с собой почти всех бояр, оставив лишь опытного воеводу Вадима Данилыча по прозвищу Кофа. Из молодшей же дружины под началом Кофы Ингварь Игоревич оставил не менее половины воев. Оно, конечно, две сотни не так уж много, но и не мало. Тут как посмотреть. К тому же княжич уверен был, что и дружина Константина потрепана изрядно. Вдобавок к этому не все же бояре ожского князя к злодейству причастны. Стало быть, силы должны быть равны. И ежели только князь-братоубийца объявится под стенами города, то ему несдобровать.

Ожидания оказались напрасны. Уже через неделю Ингварь получил от Глеба новую весточку – пойман Константин и сидит в порубе. Судить же его Глебу хотелось бы не единолично, а с сыновцами[13]своими, коих осталось немало после невинно убиенных под Исадами князей. Те, что еще во младенчестве пребывают, – ясное дело, в судьи не годятся, а вот Ингварь слово свое сказать должен. Поэтому Глеб и не стал сейчас в одиночку ничего решать, а решил дождаться всех, но в первую очередь князя Переяславля-Рязанского, а также Всеволода, сына Кир-Михаила, хоть и юн он годами – пятнадцатый год всего идет.

В заключение Глеб просил ускорить по возможности свой приезд, ибо народ рязанский волнуется и может Константина-братоубийцу сам порешить в одночасье. Отказаться от такого ответственного дела Ингварю в ум прийти не могло. К тому же изрядно льстило то, что именовали его не просто князем Переяславля-Рязанского, полностью признав за ним все права на этот второй по величине город в Рязанском княжестве, но и приятно намекали на большее. Причем значительно большее. Писал Глеб, что своих сыновей Господь ему не послал, и потому есть у него горячее желание взглянуть на будущего князя рязанского, под чью руку перейдут все земли этого обширного княжества.

За сборами в дорогу прошло еще три дня. На четвертый, рано поутру, должны были Ингварь, Вадим Данилыч Кофа и полусотня дружинников отправиться на трех ладьях вниз по Оке, но тут прискакал еще один гонец.

На сей раз вести от князя Глеба были тревожные. Извещал он своего сыновца о том, что вышла под стены Рязани дружина Константинова, такая же богопротивная, как и возглавляющий ее Ратьша. С нею же вместе пришли и язычники дикие с далекого севера, в железа закованные, да еще степной народец во главе с шурином жены князя Константина, половецким ханом Даниилом Кобяковичем. Требуют они вернуть им своего князя, вынув его из поруба, иначе грозят штурмом столичного града.

У него, Глеба, воев довольно, но еще лучше было бы, если б Ингварь Ингваревич поспешил со своими людишками, дабы задать такую трепку осаждающим град, чтобы ни один из-под стен Рязани не ушел. Пришлось вновь откладывать отъезд и отряжать во все концы своего удела дружинников для сбора ополчения.

Но не прошло и седмицы, как новый гонец на взмыленном коне появился в Переяславле-Рязанском. На сей раз им оказался сам боярин Константинов Онуфрий, про которого еще ранее Глеб писал, что к злодейским помыслам своего князя сей честной муж никаким боком непричастен.

Поведал боярин, что ожский князь, коему не иначе как сам сатана подсоблял, выбрался-таки из поруба, а воевода Ратьша со своими людьми и вместях с нехристями погаными из половецкого войска хана Данилы Кобяковича, сумели взять Рязань. Ему, Онуфрию, удалось уйти только чудом, притворившись поначалу мертвым. Вместе с ним бежать удалось еще одному боярину, и тот, если уйдет от погони, по приезде в Переяславль непременно подтвердит сказанное ныне.

Ингварь не сразу узнал Онуфрия. Тогда зимой, когда Константин приезжал звать его отца на встречу всех князей под Исады, с ним тоже был этот боярин. Ингварь хотел было задать вопрос о том, как случилось, что один из самых ближних бояр ожского князя ничего не ведал о преступных замыслах своего господина, но не успел. Поначалу это казалось не совсем удобным – боярин только с дороги, а спустя день Онуфрий, не дожидаясь расспросов, сам завел о том разговор. Оказалось, что он как раз с зимы впал в немилость к князю, который перестал ему доверять, и то, о чем Константин думал, самому Онуфрию и в страшном сне не приснилось бы. Для вящей убедительности старый боярин то и дело целовал золотой нагрудный крест и неистово божился, что говорит сущую правду.

Разумеется, не было и речи о том, чтобы выдать боярина душегубцу-князю, хотя послы Константина с этой просьбой прибыли уже спустя неделю после появления в Переяславле Онуфрия. Прибыли и удалились ни с чем, ибо, памятуя о том, что перед ним стоят возможные убийцы его отца, Ингварь наотрез отказался говорить с ними и даже выслушать не пожелал.

А тут еще слухи поползли. Дескать, Константин безбожный еще до того, как в поруб к князю Глебу угодить, новое злодейство учинил, отправив воев своих по градам рязанским, дабы они и потомство братьев его вырезали, не щадя никого. Тут уж либо самому смерти ожидать покорно, аки в старые времена князья Глеб с Борисом, либо отпор давать. Лавры святомученика Ингваря не прельщали. К тому же он не один был и кому же теперь братьев его меньших защищать, как не ему?