Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера - Секо Тендо

— Я знаю, ты дочь главаря банды. Ну что ж… как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. У тебя сильный характер.

Как только он понял, что допрос результата не даст, он завел речь о моем отце — какая ирония! Нет, я отнюдь не была такой крепкой. Просто знала — все, что я скажу, лишь ухудшит мое положение. У меня не нашли в рюкзачке ничего, кроме обычного аспирина, а уже шили обвинение в «незаконном хранении наркотиков». Полицейские — настоящие мастера стряпать левые дела! Через несколько дней после допроса меня перевели в центр предварительного заключения, недалеко от тюрьмы города Осака.

Большую часть времени в центре предварительного заключения мы читали или мастерили коллажи. В общем, круглые сутки сидели сиднем фактически без движения, и поэтому я каждый раз с нетерпением ждала, когда нам разрешат поиграть в настольный теннис, что случалось несколько раз в неделю.

Меня держали в одиночке, но время от времени из-за стены доносился смех из общей камеры. Несмотря на то что новички от неожиданного одиночества просто дурели, лично я против него ничего не имела, поскольку мне было совсем неплохо наедине с самой собой. Когда к этому привыкаешь, начинаешь чувствовать себя вполне свободным. Кормили нас скудно, принося еду в большом котле, а мисо-суп, по какой-то непонятной причине, подавали в контейнере из синего пластика, очень напоминавшем мусорное ведро. Подносы с едой проталкивали через люк в стене камеры. Суп был совсем пустым и очень жидким, а вот рис, который перемешивали с ячменем, казался мне на вкус совсем неплохим. Из соседней камеры я слышала чьи-то слезные жалобы: «Что за мерзкая стряпня! Не могу я есть эту дрянь». Я видела, что некоторые из девушек страдают по-настоящему, и сочувствовала им. Наконец воцарилась летняя погода, и ночью, когда в камерах выключали свет, становилось жарко как в парилке. Посреди ночи я слышала разрывающий тишину рев мотоциклетных моторов одной из банд, напоминавший мне о том, что я больше не на свободе. Для меня этот звук был как соль на рану. Я никак не могла поверить, что мне суждено провести все лето в таком месте. Казалось, то время, когда мы весело тусовались всей компанией, осталось в далеком прошлом. Мне чудилось, что даже луна дразнит меня и смеется прямо в лицо. Когда я пыталась выглянуть в окно, она заливала глаза своим светом, оставаясь при этом по другую сторону решетки. Желаемое было так близко и так недосягаемо!

К камере подошел охранник, и я услышала звон ключей:

— Тендо, к вам посетитель!

Заскрипел замок, и тяжелая металлическая дверь распахнулась. Меня впервые вели в комнату для допросов, и поэтому я следовала за охранником с некоторым трепетом, не сводя глаз с собственных ног. Мне было интересно, сколько девочек и мальчиков янки шли той же дорогой до меня.

Дверь раскрылась, и я увидела пожилую даму невысокого роста, которую никогда прежде не встречала, руководительницу моего девятого класса. Она сжимала в руках баночку колы. Нет ничего удивительного в том, что мы раньше не сталкивались, — с прошлого года, после очередной аттестации, я вообще перестала показываться в школе. И все же, несмотря на это, она потратила время, пришла навестить меня и принесла подарок.

— Тендо-сан, прошу вас, остановитесь. Вам надо попытаться начать жизнь с нового листа, — когда она заговорила со мной, ее голос слегка дрожал.

— Ага… Ну, это… спасибо за колу.

На этом закончился мой разговор с единственным человеком, который удосужился навестить меня за все время моего пребывания в заключении.

Чуть позже, в тот же день, один из охранников передал мне книгу. Это было собрание стихотворений, написанных в традиционных размерах хайку и танка девушками из всех исправительно-трудовых учреждений страны. Авторы подписывались инициалами. Стихотворения одной из девушек были признаны лучшими во всех трех категориях сразу: свободном стиле, хайку и танка. Эта неслыханная прежде тройная победа досталась не кому-нибудь, а моей родной сестре Маки.

Гордому цветению нашей юности

Прошу, даруй святость и свет,

Что сродни теплому ветру,

Который дует над зеленым полями

И ясным синим океаном.

Читая ее письмо,

Я чувствую, как тепло матери

Наполняет пустоту моего сердца.

Мои любимые отец и мать

Сейчас от меня далеко,

Родные, я приношу вам

Тысячу глубоких извинений,

С искренней печалью в сердце.

Я не смогла удержаться от смеха. Я каталась по татами в истерике, вспоминая, как отец раз за разом бил Маки, а она всякий раз снова убегала из дома и при этом никогда ни о чем не жалела. «С искренней печалью в сердце…» Ага, точно! Какая ирония: старшая сестра в колонии для малолеток сочиняет стихи, которые может прочесть ее младшая сестра, находящаяся в центре предварительного заключения, — ну как тут не развеселиться?

— Тендо! Что здесь смешного? — с упреком в голосе спросил охранник. Однако, чем больше я старалась взять себя в руки, тем необузданней становились приступы смеха. Я так хохотала, что у меня заболел живот.

Через несколько дней впервые после долго перерыва я увиделась с родителями — в суде по семейным делам.

В зале для заседаний стояла гнетущая тишина, словно все, затаив дыхание, ждали, когда же надо мной свершится правосудие. Меня отвели за ограждение и посадили на стул. У выхода я заметила двух коренастых мужчин, которых никогда прежде не видела. Я с содроганием поняла, что это охранники либо из исправительной школы, либо из тюрьмы для несовершеннолетних. Мне явно не светило выйти из этой комнаты на волю. Судья зачитал мой домашний адрес, фамилию, возраст, а потом приступил к оглашению обвинения:

— Сёко Тендо. Сбежала из дома, нюхала растворитель для краски, неоднократно участвовала в уличных драках. В результате последнего нападения троим жертвам нанесены телесные повреждения. У обвиняемой также были найдены наркотики. Она отказалась от чистосердечного признания, поэтому суд был не в состоянии установить, испытывает ли она угрызения совести за содеянное.

В то время, когда меня арестовали, родители не заявили в полицию о моем исчезновении, поэтому формулировку «сбежала из дома» я посчитала неточной. В момент задержания у меня с собой не было растворителя, так что они либо должны были меня с ним поймать, либо схватить в тот момент, когда я его нюхала. А главное, они назвали наркотиком аспирин, который вообще продавался без рецепта.

— Сёко Тендо, вы хотите что-нибудь сказать?

Я знала, что спорить с обвинениями бессмысленно, и покачала головой.

Судья поправил очки и повернулся к моим родителям:

— Не желают ли родители обвиняемой сделать заявление?

— Она — сдувшийся мяч, вот и все, — произнес папа.

Судья никогда прежде не слышал от отцов подобных ответов.

— Сдувшийся мяч? — переспросил он как попугай.

— Да. Ей наплевать, сколь сильно о ней беспокоятся родители. Она как сдувшийся мяч — как его ни бросай, он никогда не полетит прямо и никогда не отскочит обратно. Ей пора научиться самой отвечать за свои поступки. В противном случае она никогда не исправится и не станет лучше.