Топографический кретин - Ян Ледер

Но время от времени вызывать её всё же приходилось. Вот как сейчас: до конца четверти две недели, а у семиклассницы Низ до сих пор ни одной отметки по литературе. Потому-то Роза Израилевна и сказала: «всё-таки». И ещё — «боюсь».

Сама Аня не боялась, ей просто было скучно. Она вышла из-за своей первой парты без отвращения и без энтузиазма, шагнула к чёрной доске и почти слилась с ней. Учительница вздохнула, класс воспрял, у завершившейся вроде бы комедии наметился второй акт.

— Скажите, Анечка, — кротко попросила Роза Израилевна, — как в повести Александра Сергеевича Пушкина, которую мы сейчас проходим, звали героя с княжеским титулом?

В класс вперились чёрные глаза без блеска, будто их кто нагуталинил, а бархоткой потереть поленился. В чёрных глазах не было не только блеска. Не было в них также вызова, не было мольбы, не было угрозы или отчаяния. Ничего не было, одно только безразличие. Не безразличие приговорённого к казни, а безразличие аквариумной рыбы.

— Героя звали… Его звали…

По передним рядам сначала чуть слышно, а потом всё громче покатилось короткое слово «князь».

— Его звали Князь, — предположила Аня, не отблагодарив спасителей ни взглядом, ни жестом.

— Не, нормально, а? — шёпотом восхитился Медведь. — Как пахана с Безымянки!

— Верно, Аня, верно, — воодушевилась учительница. — Его звали князь..?

Аня Низ пожала плечами и посмотрела в окно. Она думала, что уже ответила на вопрос, а оказалось, что ещё нет.

Волна подсказки набирала мощь и обрушивалась теперь на предпартовое пространство с силой небольшого цунами.

— Верейский! Верейский! — шёпотом скандировал класс, и Медведь тоже, хотя сам эту фамилию услышал впервые. Просто ему понравилось родство классического героя с авторитетным девятиклассником из другого района. — Ве-рей-ский!

— Его звали, — проговорила Аня.

Класс затих, как театрал за миг до развязки. Класс почувствовал: сейчас случится то, что потом месяцами будет обсуждаться в коридорах, в учительской и в школьном дворе. Что будет, как нанайский эпос, из уст в уста передаваться друзьям и родителям, а потом детям и внукам, обрастая новыми, всё более достоверными мелочами.

Чего-то такого класс ждал уже несколько лет, с того давнего урока природоведения, на котором изучалась структура сущего.

— Всё, что мы видим вокруг, всё, что есть в живой и неживой природе: и этот карандаш, и эту герань в горшке, и сам горшок, и подоконник, на котором он стоит, всё это учёные называют телами, — объясняла, расхаживая по рядам, Зоя Львовна, метко прозванная Заей Зверьевной за младенчески-невинное выражение лица и совершенно не подходящий к нему дикий нрав. — Все тела состоят из веществ, а вещества, в свою очередь, состоят из молекул и атомов. Подробнее об этом вы узнаете, когда будете проходить физику, химию и биологию.

Зая вдруг утихла, будто радио выключили. Класс пробудился и повернул головы. Зая стояла за спиной Вовы Каретина по кличке Вова, который учился почти так же плохо, как Аня Низ, но, в отличие от неё, был классом сильно любим за жизнерадостность и безалаберность, граничащую с безбашенностью.

Как-то раз, когда из-за болезни физрука у них отменили сразу два урока подряд, пацаны рванули в соседний двор: по сведениям из надёжных источников, там в одном из домов не был заперт чердачный люк.

Информация, переданная тайно влюблённой в Гошу Кита второклассницей Людкой Беловой из четвёртого подъезда, оказалась верной. После короткого препирательства за право лезть наверх первым пацаны, изо всех сил скрывая друг от друга смешанное с ужасом восхищение, взирали на мир с пятиэтажной высоты. Мир выглядел так, будто его украли из горкома комсомола, где в специальной секретной комнате хранились листы аэрофотосъёмки. Об этой комнате рассказывал Фима Вас, а он точно знает, потому что его дядя в горкоме самый главный.

К краю плоской крыши подбирались на четвереньках. Опасливо приподнимали головы над низеньким, по бёдра, бетонным бортиком, провожали глазами вспуганных скрипучих голубей. И от одного этого взгляда в сине-белое небо, которое было не сверху, как всегда, а почти сбоку, холодело в животе и становились мокрыми ладошки. И отползали обратно по наждачным листам рубероида, к торчащему над крышей кирпичному кубу с маленькой дощатой дверцей, ведущей вниз, в сырую, пропахшую птичьим помётом, тёплую темень чердака.

— Вова, ты чего! — заорал вдруг Кит.

Яша повернулся — и прикусил язык. Остальные тоже затихли.

Вова Каретин сидел на бортике. Сидел, как избушка на курьих ножках: к ним задом, к небу передом. Его ноги висели над бездной, и он, кажется, ещё и болтал ими туда-сюда. А может, и не болтал: ног они не видели, но Вовина спина чуть-чуть покачивалась из стороны в сторону. А когда Вова обернулся, оказалось, что на его лицо, как транспарант про славу капээсэс на фасад дома культуры, навешана огромная, от уха до уха, улыбка.

— Шуруй ко мне, ребя! — он похлопал по бортику рядом с собой, будто на скамейку в горпарке приглашал. — Тута капитально!

Друзья беззвучно покачали головами. Говорить боялись: кто знает, чем слово наше отзовётся.

— Ну и кресты, — Вова пожал плечами и отвернулся.

Стало ясно, что надо что-то делать. Или, по крайней мере, пытаться. По окончании короткого совещания — беззвучного, одними взглядами — слово предоставили Шуцыку.

— Вова, — осторожно позвал он.

— А?

— А ты математику сделал?

— Не-а, не успел.

— Я тоже. Дуй к нам, Фрэн списать даёт.

— Чё, правда? — Вова неловко повернулся и теперь уж точно покачнулся, но ухватился за борт и быстро восстановил равновесие, не изменив даже выражения лица.

— Ну, — хрипнул Яша. Прокашлялся и добавил: — Давай, а то один урок остался, а там четыре примера, уравнение и задача. Не успеешь.

— Ладно, чешу, — сдался Вова, но не слез с бортика, а поднялся на нём в полный рост, прошёлся взад-вперёд с растопыренными руками, потом, под неслышный выдох остальных, спрыгнул наконец на рубероид, открыл свой портфель и достал из него истрёпанную двухкопеечную тетрадь в клеточку.

Вот над такой же тетрадкой он корпел и сейчас, на уроке природоведения. Но, судя по выражению Заиного лица, писал в неё что-то такое, что не отвечало её представлению о том, что должен писать в тетрадь ученик начальной школы.

— Каретин!

Вова вздрогнул: не слышал, как она подошла. Закрыл тетрадь. Крякнул. Ручкой откинул чёлку, оставив на лбу длинный синий след. Поднялся.

— Чем ты занимаешься во время урока?

Он пожал плечами и отодвинул свою писанину подальше от Заи.

— Ты хоть знаешь, какая у нас тема?

Вова обвёл кворум глазами. Узрел чей-то указующий перст, перевёл взгляд на доску. На ней наклонным Заиным почерком было выведено: «Классная