Клинки надежды - Алексей Волков

Лица тех офицеров, которые слышали распоряжения командира, невольно вытянулись от разочарования. После долгого похода поневоле хотелось немного расслабиться, посетить ресторан, побродить по городу, в самом крайнем случае.

– Разрешите, господин полковник! – вытянулся штабс-капитан Петров.

– Да, капитан.

– До каких пор не будут выдаваться увольнительные?

– Я же сказал: до выяснения обстановки. Вполне возможно, что до обеда. Если мы, конечно, сможем договориться с правительством, – твердо ответил Аргамаков.

Ответ несколько менял дело. С утра все равно у всех офицеров были дела, а там…

– Со мной отправятся Орловский, Сухтелен и Имшенецкий, – распорядился напоследок Аргамаков.

Состав помощников был понятен. Сухтелен уже имел дело с правительством республики, Орловский – тоже, а Имшенецкий являлся отрядным адъютантом, к тому же успевшим закончить ускоренные курсы при генеральном штабе.

Совещание получилось расширенным. Помимо правительства в полном составе здесь были временный начальник школы прапорщиков Либченко, выборные командиры обоих запасных полков – производивший впечатление вконец затюканного человека прапорщик Иванов и самодовольный писарь Нестеренко, а также угрюмый, под стать Муруленко, рабочий с абсолютно неподходящей ему фамилией Бородавкин. Последний оказался командиром самого большого отряда по борьбе с контрреволюцией.

При упоминании о должности Бородавкина офицеры поневоле скривились. Однако со своим уставом в чужой монастырь не ходят, пришлось терпеть и борца, раз его сочли нужным пригласить для определения взаимоотношений правительства и прибывшего отряда.

Судя по всему, обсуждение началось задолго до прибытия представителей бригады. Очень уж разгоряченные лица были у некоторых из членов правительства. Подобный эффект дает или спор, или прием алкоголя, но как-то неудобно думать о людях власти как о страдающих похмельем пьяницах.

– Мы тут немного посовещались, граждане, и решили, что нахождение на территории нашей республики вооруженных отрядов возможно лишь при выполнении нескольких условий, – с места в карьер объявил Шнайдер.

Всесвятский вздохнул. Было не ясно, то ли он не одобряет коллегу, то ли ему неловко за взятый тон.

– Так. Интересно, – без тени эмоций прокомментировал Аргамаков. – И каких?

– Первое – присяга на верность правительству Смоленской губернской республики, – произнес Шнайдер.

Чувствовалось, что именно этот пункт самого его волнует очень мало. Как истинный революционер, он вообще не верил всевозможным присягам и даже не старался этого скрыть.

Зато для офицеров условие прозвучало совсем иначе. Они невольно переглянулись, и выражение их лиц было при этом абсолютно одинаковым.

– Дальше, – на правах старшего ответил за всех Аргамаков.

– Полное и беспрекословное подчинение гражданину по обороне Муруленко, – отчеканил Шнайдер.

Трофим угрюмо взглянул на возможных подчиненных. На Орловском его взгляд задержался особо.

– Дальше.

– Избавление отряда от контрреволюционных элементов. Согласно положению республики – выборность начальства. Назначение в отряд комиссара правительства с правом решающего голоса во всех делах. Сдача лишнего оружия на городские склады.

– Все?

– В соответствии с последним решением, поддержанным всей армией Смоленской республики, с завтрашнего дня погоны и звания отменяются, – вместо Шнайдера докончил список Муруленко.

Всесвятский вновь вздохнул.

– На этих условиях мы готовы принять отряд на службу, – докончил Шнайдер и с торжеством посмотрел на офицеров. Мол, посмотрим, как вы выкрутитесь из этого положения!

– Так. Тогда отвечаю по пунктам. Бригада не нанимается на службу местным властям, так как служит не уезду или даже губернии, а только России. Поэтому присяга невозможна.

– Со временем наша республика расширится до всероссийского масштаба, – несколько напыщенно произнес Всесвятский.

Показалось или нет, но в глазах Шнайдера мелькнул огонек, словно он был очень доволен ответом полковника.

– Сожалеем, но как мы можем доверять вам без присяги? – произнес Яков. – Оба запасных полка уже принесли ее, скоро присягнет школа прапорщиков, и возникает резонный вопрос: почему отказываетесь вы? Уж не задумываете ли переворот?

– Так… – Выпад Якова Аргамаков проигнорировал. – Отвечаю на следующие пункты. Что там было дальше? Подчинение. Позвольте полюбопытствовать: какой у вашего господина по обороне чин? Надеюсь, не меньше генеральского.

Лицо Муруленко дернулось. В отличие от Шнайдера, он не умел контролировать свои эмоции, и все присутствующие отчетливо ощутили исходящую от Трофима злобу.

– Никаких чинов отныне не существует! Не за то мы боролись, чтобы нами по-прежнему помыкали разные офицеры!

– А за что же, черти бы вас побрали? За то, чтобы помыкать самим? – холодно осведомился молчавший до сих пор Сухтелен.

– У гражданина Муруленко большой опыт революционной борьбы, – заметил Шнайдер. – Вряд ли кто из вашего отряда может похвалиться чем-то подобным.

При этом он кинул невольный взгляд на своего бывшего приятеля.

– Что-то я не заметил, чтобы опыт борьбы помог вашему революционеру отразить вчерашнее нападение банды. Более того, пройдя с отрядом весь город, я вообще не видел господина Муруленко ни во главе запасных полков, которые дали присягу на верность, а воевать не стали, ни во главе какой-нибудь самой захудалой группки… – Аргамаков понимал, что злить самозваное правительство не стоит, но поделать с собой ничего не мог. Он был солдатом и не привык лебезить перед начальством подлинным, тем более – мнимым.

– Я тебя тоже не видал. – Муруленко смотрел на полковника с откровенной ненавистью.

– Граждане, не ссорьтесь, – торопливо произнес Всесвятский. – Стыдно! В тот час, когда революция в опасности, надо все силы бросить на ее защиту.

– А дабы избежать в решающий момент предательства, необходимо тщательно просеять ряды на предмет всевозможных реакционных элементов. В противном случае мы не избежим удара в спину, – вставил слово Шнайдер.

– Почему бы в таком случае не начать с правительства? – поинтересовался Орловский. – Разве попытка разоружить перед боем школу прапорщиков, кстати, единственную часть в Смоленске, которая сопротивлялась до конца, не является изменой? И почему бандиты, подошедшие к этому самому зданию, смогли не только выдать себя за отряд правительства, но и безошибочно назвать пароль, который должны были знать лишь два человека? Я понимаю: можно заподозрить меня, однако именно я в тот момент руководил обороной. На юридическом языке подобное, насколько помнится, называется алиби. У тебя-то, Яша, оно есть?

Отправляясь сюда, он не думал в открытую конфликтовать с бывшим соратником. Более того, закономерные подозрения разбивались о не менее закономерные возражения. Яшка ведь сам попросил его обязательно удержать правительственную резиденцию, так зачем ему в тот же самый момент способствовать ее падению? Нелогично. И потому Георгий обязательно бы промолчал, попробовал бы сначала узнать окольными путями побольше о том, где Шнайдер находился в роковую ночь. Только очень уж нагло вел себя стародавний приятель. Настолько нагло, что молчать стало невозможно.