Частная коллекция ошибок - Светлана Гончаренко

Он сказал это тепло и проникновенно. Никто, кроме пресс-секретаря Захарова (который все знал, но молчал), не мог в ту минуту заподозрить, что Сергей Аркадьевич Галашин терпеть не может академической музыки, считает ее страшным занудством и предпочитает женские поп-группы, одетые по минимуму.

Подали нежный сыр, белое и розовое вино. Оживление само собой угасло, беседа стала тихой и неспешной. Наташа, дама в бордовом платье, принялась откровенно клевать носом.

– Женьке надо еще на репетицию успеть, – бесцеремонно шепнул старик Козлов на ухо банкиру. – Если сперва к вам домой заедем, то пора бы и сладкое нести.

– Да-да, сегодня у нас десерт «Пич Мелба», – спохватился Галашин.

Он чуть заметно повел своими грустными глазами. В ответ официант, стоявший достаточно далеко и, стало быть, обладавший орлиным зрением, бесшумно сорвался с места. Принесли «Мелбу» в бокалах на толстой ножке.

Парвицкий запил мороженое коньяком и ударился в воспоминания:

– Я-то за живопись взялся, еще когда учился в консерватории. Вы, Сергей Аркадьевич, коллекционер начинающий, а я давно этой страстью ушиблен. Денег тогда у меня почти не было, зато еще водились в Москве этакие трогательные старички и смешные старушки – из бывших, как тогда говорили. Помню до сих пор одни облезлые стены на Зацепе, сплошь увешанные картинами и картинками. Все это считалось тогда упадочным и стоило недорого. Теперь это была бы золотая стена. Верно, Витя?

Витя, то есть старик Козлов, согласно кивнул лохматой головой. Он давно покончил с «Мелбой», выпил и коньяк, и кофе.

– Я всегда нравился таким старушкам, – меланхолически сообщил Парвицкий; кажется, он чуточку захмелел. – Одна дама даже завещала мне свое собрание.

– Ты имеешь в виду Денисову? – спросил Козлов, снова жуя сыр.

– Ну да. Ее муж был барабанный советский плакатист, очень востребованный и непомерно – даже по тем временам! – оплачиваемый. Вы, конечно, помните его плакат «Пятилетка – наша юность», который повсюду торчал. Такой синий с красным? Помните? Ну же?

Банкир сделал вид, что напряг память.

– Уж я-то, Женя, помню точно, – кивнул Козлов. – И покойную Марью Трофимовну помню. Большая была меломанка.

Парвицкий продолжил:

– Так вот, твердокаменный конъюнктурщик Денисов рекламировал пятилетки, а сам, не будь дурак, собирал картины начала века. Прошлого века, разумеется. Особенно много скопилось у него Союза русских художников [5] . «Голубую розу» [6] тоже жаловал. Его вдова полюбила меня как сына.

– Да уж, наделала эта история шуму, – добавил Козлов. – Слухи поползли. Говорили, что вы обвенчались.

Парвицкий протестующе звякнул ложечкой о блюдце:

– Вздор! Ты сам знаешь, что это чистейший вздор! Нас связывала только нежность. Детей у Денисовых не было, тогдашних коллекционеров-зубров вдова побаивалась, музейщиков не любила – вот все мне и оставила. Я сам не ожидал. Более того, я был обескуражен! Однако после этого дара моя коллекция стала заметной. Я смог уже и менять кое-что, и подкупать, да и вкус мой определился. А вскоре я встретил Виктора Дмитриевича.

Виктор Дмитриевич снова кивнул. Сыру он съел больше всех. Наташа совсем осоловела, а Парвицкий все попивал и попивал коньяк. Он не пьянел, только делался живее и красивее.

– Витя – это сокровище! – вскричал он, и Виктор Дмитриевич возражать не стал. – Витя уникален. Ему достаточно беглого взгляда, чтобы распознать стоящую вещь. Сколько безнадежного из запасников он высмотрел, атрибутировал [7] и ввел в оборот!

Банкир Галашин невольно уставился на заурядное лицо Козлова. Это лицо выражало тихое созерцательное спокойствие, какое бывает после сытного обеда. Похвалы не смутили Виктора Дмитриевича. Видно, старик привык к дифирамбам в свою честь.

– Все хитроумные лабораторные экспертизы, рентген, спектральный анализ – муть в сравнении с Витиной интуицией, – запальчиво объявил Парвицкий. Тут же он поправился: – Не муть, конечно, но не было случая, чтобы все это не подтвердило Витиного вердикта. Пижоны, которые сидят в «Сотби» [8] , особенно в русском отделе, младенцы рядом с ним. Сельская самодеятельность!

– Я спать пойду, – сказала вдруг Наташа, зевнув. – Просто падаю со стула. Всего хорошего, господа!

Она поднялась и пошла к выходу нетвердой походкой, хватаясь за встречные стулья и столики. Стало видно, что у нее очень широкие бедра.

– Счастливо, детка! – крикнул ей вслед Парвицкий и продолжил уже вполголоса: – Бедняга Наташка. Она лучший аккомпаниатор, какого я только могу вообразить, но ее совсем доконала смена часовых поясов. Спит на ходу! Сегодня я репетирую и играю с оркестром, так что пусть дрыхнет до вечера. Вообще-то она существует по нью-йоркскому времени – живет на Брайтоне. Там сейчас ночь. Природу трудно обмануть. Но возможно!

Он перевел взгляд на Галашина, который все еще разглядывал морщины эксперта Козлова. Больше нахваливать друга скрипач не стал, и Козлов почуял, что трапеза подходит к концу. Он бодро предложил:

– По коньячку? За приятную встречу в обстоятельствах не вполне приятных. Надеюсь, ваши вещи, Сергей Аркадьевич, скоро к вам вернутся.

Банкир благодарно улыбнулся, но его глаза остались грустными.

Ольге Тюменцевой, директору музея, и следователю Юршевой сразу удалось поладить. Это важно, если женщинам предстоит работать вместе.

Когда нынче утром Ольга и Вероника познакомились, они пристально посмотрели друг на друга и остались довольны. Они поняли, что обе далеко, хотя и в разных направлениях, уклонились от общепринятого идеала настоящей женщины. Это значило, что обе не были красавицами на полном значении этого слова, обе равнодушно относились к моде, кулинарии и способам уловления в свои сети солидных мужчин. Также обе не проявляли никакого интереса к личной жизни звезд шоу-бизнеса и к дотошной холе собственной телесной оболочки.

Ольга была постарше. Она одевалась броско, но странно и была помешана на русском авангарде. Веронике Юршевой было всего двадцать восемь лет. Она делала успешную карьеру в Следственном комитете, причем брала умом, расторопностью и редким чутьем.

Назвать Веронику дурнушкой было нельзя. Но что-то в ее строгой фигуре, в ее темных волосах, гладко зачесанных на косой пробор, в узких губах и колючем взгляде заставляло собеседника внутренне застегнуться на все пуговицы и быстренько признаться в содеянном. Непосредственный начальник Вероники, Александр Степанович Егоров, большой знаток женской красоты, глядя на нее, почему-то всегда вспоминал дежурное блюдо своей тревожной юности – минтай в кляре.