Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева

Елена кивнула, княжич и впрямь казал черты Василия.

Но князь хотел ещё одного, каждую ночь уговаривал. Захариха вздохнула:

— Людей вокруг тебя больно много, это не год назад, тогда воли было больше. Ну ладно, что-нибудь придумаем.

Но через какое-то время Елена вдруг, светясь глазами, шёпотом сообщила мамке, что... тяжела!

— Как? — опешила та. — Сама? Без?..

— Ага! — кивнула княгиня.

Захариха засомневалась:

— Да ты не путаешь ли?

— Нет, уже и мутить начало. Я всё боялась говорить, чтоб не сглазить ненароком.

— Так ты, может, и в прошлый раз сама?.. — растерянно прошептала мамка.

— Может... а может, и нет.

— Да, и так бывает. Иной бабе стоит один раз разродиться, потом не остановишь, дитё за дитём пойдут. Дай Бог! Дай Бог! А князю сказала ли?

— Пока нет, — покраснела Елена.

— Скажи. Уж очень он дитё ждёт. И сомневаться перестанет, с тобой рядом всё эта лиходейка Аграфена, глаз не сводит. Подтвердит, что ты с её братцем и минутки одна не оставалась.

Князь Василий новости очень обрадовался, и родившемуся дитю тоже. Теперь перестали болтать и те, кто тайно языки чесал, что не Василий отец Иоанна. Князь не узнал, что второй сын оказался убогим, не слышал и не говорил, был мало к чему пригоден.

Сколь ни умён Михаил Глинский, а свою племянницу проглядел... Он сидел, обхватив голову руками, и тяжело раздумывал. Когда племянница глянулась великому князю, радовался, хотя тот был много старше Елены. Литовки не такие послушные и молчаливые, как московские девицы, но если уж приехали на Русь, то жить пришлось по московским законам, и Елена особой вольности не видела. Но говорила кровь — глаз перед старшими не опускала, норовила всё по-своему сделать. Пока просто заставляла мужа бороду брить да помадиться, рынд переодевала в новые кафтаны и мужнино злато на всякие прихоти тратила, было неплохо. Влюблённый Василий меньше о делах думал, чем об угождении юной супруге. Родственники Глинских все из дыр повылезали, себе куска пожирней потребовали. Получили, что просили, недаром же родственники...

Но когда племянница сыновей родила да с Иваном Телепнёвым загуляла почти в открытую, не страшась ни мужа, ни молвы, Михаил Глинский понял, что пора или племянницу в чувство приводить, или что с её мужем делать...

Разговора с Еленой не получилось, та кричала, что это благодаря ей дядя вообще не в тюрьме, что не смеет осуждать её за Телепнёва, потому как терпеть старого мужа ежедневно тяжело!

— Чего ты хочешь, сама править?

Спросил скорее просто так, чтобы осадить зарвавшуюся княгиню. Пусть поймёт, что без мужа она никто.

И вдруг услышал:

— А хотя бы и так!

— Что?! — изумлённо вскинул на неё глаза князь Михаил. Что она себе мнит? Ничтожество, которое и во дворец-то попало лишь благодаря мужу, точит на него зуб?

И вдруг замер от неожиданной мысли: а почему бы и нет? Никто Елене править после Василия не даст, это Московия, а не Литва, значит, над маленьким Иваном кто-то останется опекуном? А так как есть сейчас, великий князь долго не вытерпит, рано или поздно глаза раскроются, жену в монастырь отправит, а с ней и родственников, что блудливую красавицу вырастили...

Елена почуяла недовольство и охлаждение к ней родственников и мужа. Казалось, после рождения сыновей должны бы на руках носить, но муж всё чаще глаза отводит, особо когда Телепнёв оказывается рядом. А дядя Михаил Глинский и вовсе стал волком глядеть. Глинский теперь близко к великому князю ходит, Боярской думой верховодит, с ним простой жалобой не справишься. Да и Телепнёва дядя княгини не жалует...

Елена поняла, что опасность может подстерегать совсем не оттуда, откуда ждёт. Если Василию нашепчут что-то против неё, то место в монастыре найдётся и никто не заступится. Своё дело она сделала — родила сыновей, теперь не очень-то и нужна. Любви великого князя к молодой жестокосердной красавице хватило ненадолго. Это пугало... И менее жестокой красавица от этого не стала...

Особенно страшно оказалось, когда однажды князь заметил косой взгляд своей супруги, которой надоел старый муж. Молодое тело литовки требовало гораздо более горячих ласк такого же молодого мужчины, а не дряхлеющего правителя. Ей не хватало уже и Телепнёва, попросту боявшегося князя и вздрагивавшего от каждого лишнего шороха. Захариха исхитрялась приводить других. Об этом не ведал не только государь, но и все вокруг, но, видно, глаза самой Елены стали светиться от полученного по ночам удовольствия, этот свет прятать не удавалось. Василий Иванович стал подозрителен, хотя виду не подавал, только заставлял всю еду и питье пробовать, прежде чем брать самому. В ложницу почти не ходил и всё чаще сам кидал на жену такие же косые взгляды. Но для всех оставался любящим мужем и отцом. Елена поняла, что до монастыря недалеко, пора что-то делать...

Великий князь Василий вдруг оказался никому не нужен, больше того, он мешал всем: братьям, боярам, даже собственной жене. Не раз в его голове мелькала мысль принять постриг, оставить власть другим... Только кому? Сын пока слишком мал, братья Андрей и Юрий не дадут ему править, не просто отодвинут, а уничтожат вместе с матерью — Еленой Глинской. И никто не остановит. Понимание этого заставляло князя держаться. Он будет править, пока не подрастёт маленький Иван, будет...

Знать бы князю Василию, что не с той стороны беды ждёт. Как он сам всё чаще задумывался, кому власть оставить, так его жена размышляла, как её взять. Но сколько ни думай, выходило одно — смерть великого князя выгодна всем. Только как? Князь осторожен, раньше его всю еду пробует кто-нибудь из бояр.

Верная Захариха долго не размышляла, только кивнула на невысказанные слова, принесла малюсенькую склянку и подала иголку для рукоделия.

— Я не вышиваю! — поморщилась Елена.

— А ты возьмись, возьмись... Князю понравится небось. Да и тебе пригодится...

Пригодилось.

Василий Иванович вдруг разболелся на охоте, слёг и долго мучился, пытаясь справиться с нежданной хворью. Укол-то был крошечным, никто и не понял, чем укололся князь, только вскоре ногу разнесло, а немного погодя уже всё тело горело в огне. Никакие усилия лекарей и знахарей не помогли, точно сглазил кто князя. Или потравил. Михаил Глинский, сам вынашивавший эту мысль, но не решавшийся на самое страшное, недоумевал.

Составляя завещание, великий князь назвал наследником старшего сына Ивана, а над ним боярский совет, о супруге он точно забыл. Глинский опешил:

— А Елена?

Не хватало, чтобы княгиня осталась совсем в стороне! Казалось, всё делали, чтобы жена была угодна князю, ей бы должен оставить за собой Московию, но Василий был твёрд:

— Елена будет как всякая княжья вдова, удел в кормление выделю, а больше что? — Глаза умирающего князя насмешливо блеснули. Глинскому даже показалось, что он сознательно лишает жену того, что мог бы дать и безболезненно. — Сыновья наши при власти и уделах остаются, а жене после смерти мужа в самый раз в монастырь идти. Пусть постригается, ей есть какие грехи замаливать...