Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

Теперь истинная порочность этой зеркальной комнаты ударила как молоток по меди. Как бесконечное эхо этого звенящего удара, всюду, куда ни глянь, она видела свое обнаженное тело. Снова и снова. Бледная кожа. Торчащая грудь. Голые ноги.

Отраженный сотни раз, Меррик возвышался над ней – огромный, властный, мужественный. В свете свечей его свободная рубашка светилась сверхъестественной белизной. Он не шелохнулся с тех пор, как она сняла сорочку, но напряжение в его длинном теле говорило о том, что любая ее мольба о милосердии останется безответной. Его поза выражала охотничью готовность.

Молчание тянулось до тех пор, пока ей не захотелось закричать.

Сидони повернулась и посмотрела на него. В чертах Меррика явственно читалось то, что даже она при всей своей невинности узнала как возбуждение. Глаза на угловатом лице горели серебристым блеском. Это был уже не тот апатичный человек с сардонической усмешкой, который кормил ее импровизированным ужином. Этот мужчина жаждал чувственных удовольствий.

Страх клубком свернулся у нее в животе. Страх и непрошеное любопытство. Когда Сидони смотрела на Меррика, по телу ее растекался какой-то неведомый доселе жар. С тех пор как она согласилась занять место Роберты, Сидони твердила себе, что в этом испытании она сохранит если не девственность, то по крайней мере самоуважение нетронутым. Эти же сверкающие глаза давали понять, что самоуважение станет первой жертвой их безрассудной сделки. Она натужно стиснула пальцами простыню. Как туго натянутая струна, Сидони боялась, что разорвется надвое, если он дотронется до нее.

Мускул задергался у него на щеке, а руки сжались в кулаки, когда его лениво медлительный взгляд задержался на ее груди. Секунды сливались в обжигающий огонь. К своему стыду, Сидони почувствовала, как соски у нее затвердели. Глаза Меррика – разрази его гром! – понимающе сузились, а губы скривила самодовольная улыбка. Он знал, что не противен ей, точно так же, как она желала, чтобы это было не так.

Его пылающие глаза опустились на треугольник каштановых волос между ног. Он как будто дотронулся до нее там. Расплавленный жар растекся в животе, заставив ее охнуть от удивления. Она сжала бедра и прикрылась рукой.

– Прекратите, – прошептала Сидони голосом, сиплым от непролитых слез.

Меррик, казалось, не слышал. Шагнул ближе и положил руку ей на затылок. Сидони вздрогнула и замерла. Сквозь растекающееся тепло она почувствовала легкую шершавость мозолистых пальцев. Через несколько мгновений колебания он легко пробежал ладонью вниз по шее, к пульсирующей жилке у горла. Каждый нерв встрепенулся, и плавящееся ощущение сделалось шире, глубже, пробуждая в ней какой-то странный, неведомый отклик. Инстинкт требовал отстраниться, натянуть одеяло, спрятаться.

Гордость удерживала на месте.

Эта обжигающая рука спустилась ниже, погладила ее груди. Непрошеное удовольствие, зашипев, вспыхнуло, словно горящее полено, на которое плеснули масла. В тишине было слышно ее неровное дыхание. Даже буря как будто приостановилась в ожидании. Взгляд метнулся к его лицу, на котором Сидони обнаружила желание и еще нечто, похожее на изумление. Сердце пропустило удар, затем больно стукнулось о ребра.

– Ты прекрасна, – хрипло пробормотал он. Нежно обвел сосок, потом обхватил грудь своей большой ладонью.

Это было уже слишком. Девушка не могла вынести этой лживой прелюдии, какой бы сладостной она ни была. Сидони сознавала фальшивость нежности, тогда как в основе их отношений лежало гнусное деловое соглашение.

Сидони набралась смелости взглянуть в зеркало вверху. Тело ее выглядело одеревенелым, мертвенно-бледным на фоне простыней. Лицо исказилось от страха и решимости. Лихорадочный румянец полыхал на скулах.

– Ну, давайте же, сделайте это. – Она с трудом узнала этот пронзительный голос. – Бога ради, не мучьте меня. Просто… сделайте это.

Довольно долго мужчина, отраженный в зеркале, не шевелился. Затем быстрым плавным движением, от которого ее непослушное сердце пустилось в галоп, схватил тяжелое парчовое одеяло.

– Прошу прощения, мисс Форсайт. – Он больше уже не походил на того потрясенного, искреннего мужчину, который назвал ее прекрасной. Презрительным жестом он набросил на нее одеяло. Потрясение лишило ее дара речи, когда он развернулся и зашагал к двери. – Сегодня мой вкус не распространяется на святых мучениц.

Сидони Форсайт стояла посреди огромного холла в лужице бледного солнечного света. На ней была тяжелая накидка, а в руке – саквояж.

– Что это, черт возьми, вы делаете? – Джозеф прошагал по каменным плитам пола и остановился в нескольких шагах от нее. Хорошо, что он ранняя пташка, иначе бы опоздал. Он как раз просматривал проспект строительства канала, когда миссис Бивен приковыляла в библиотеку и объявила, что молодая леди просит разрешения воспользоваться его экипажем.

Услышав его гневный вопрос, мисс Форсайт резко развернулась. На лице ее отразилось смятение, и он понял, что они оба вспомнили те воспламеняющие мгновения в его постели. Воспоминание ослепительной вспышкой полыхнуло у него в мозгу. Ее прекрасные глаза потемнели, как ему показалось, от унижения, прежде чем на выручку ей пришел гнев.

– Вы что, никогда не одеваетесь как христианин?

И вновь она удивила его. Ему это понравилось. Понравилось почти так же, как смотреть на ее неприкрытое тело прошедшей ночью. А уж это ему понравилось весьма и весьма.

Он ухмыльнулся.

– Это мой дом. Хочу ходить в одной рубашке – и хожу. А если мне захочется разгуливать по замку совсем голым, смею сказать, это моя привилегия.

Тонкий румянец окрасил ее щеки при упоминании наготы. Этим утром она выглядела бодрее. Должно быть, смогла уснуть после того, как он покинул спальню.

Ему, к сожалению, поспать не удалось.

– Мне все равно, в чем вы ходите. – Спокойная решимость замаскировала волнение. Он мог бы побиться об заклад на приличную сумму, что самообладание было таким же фальшивым, как и обещание высоких прибылей в проспекте строительства канала. – В конце концов, мы с вами больше никогда не увидимся.

– Я бы не придавал очень большого значения данному утверждению, – сухо заметил Меррик. – Это крайне бесчестный ход – улизнуть, не попрощавшись.

– Нам нечего сказать друг другу.

– Вы так полагаете? – Он повернулся к миссис Бивен. – Скажите Хоббсу, что экипаж не понадобится.

– Мистер Меррик… – сдержанно начала мисс Форсайт.

Разрази его гром, если он станет препираться с ней тут, когда его экономка стоит рядом, навострив уши.

– Пожалуй, нам лучше продолжить эту дискуссию в библиотеке.

– Я бы предпочла покинуть ваш дом и считать, что этих презренных часов никогда не было.

– Какой пыл с утра пораньше. – Он подпустил в свой голос скучающие нотки. – Это несколько утомительно.