Морской лорд - Вирджиния Кантра

— А у тебя?

— Я живу один, — правдиво сказал он.

Селки сочетаются браком, но лишь немногие пары проживают века.

— Никого особенного?

— Никого, в течение некоторого времени. Моя, гм, работа многих развлечений не позволяет.

— Что за работа?

— Ты задаешь слишком много вопросов.

Улыбка осветила ее узкое лицо.

— Я работаю с детьми от пяти — до семилетнего возраста. Интересоваться — это часть моих служебных обязанностей.

Он смотрел в изумлении.

— Ты учитель.

Когда-то он пошел на многое, чтобы обеспечить учителя для подростков, полудиких щенков Убежища. Но на острове селки не было больше детей. Вот уже в течение двадцати лет. Дилан был последним.

Его народ вымирал. Сейчас ему требовалось нечто большее, чем учитель, чтобы спасти их.

— У тебя проблемы с учителями?

— Совсем нет, — вежливо сказал он. — Я восхищаюсь теми, кто может учить. Просто, я не так много их знаю.

— Кого-то ты должен знать.

Он вопросительно поднял брови.

— Когда ты был ребенком, — объяснила она.

— Ах. Нет. Я получил образование — какое было необходимо — от моего отца.

Она кивнула.

— Домашнее обучение. У нас на Краю Света его практически нет. Знаешь, большинство местных жителей рады, что на острове достаточно детей, чтобы поддерживать работу школы.

— Несомненно.

— Тебе нравилось учиться у отца? Или было одиноко без других детей?

Конн нахмурился. Никто не задавал ему подобного вопроса. Его никто бы не посмел задать. Он не говорил о себе или о том, что потерял или что любил. Особенно он не говорил о своем отце.

Он мрачно посмотрел сверху вниз на женщину рядом с ним, идущую длинными, свободными шагами. Теперь, когда беседа сконцентрировалась на нем, она оживилась, даже стала привлекательной, ее спокойное лицо светилось воодушевлением.

Интересоваться, было ее работой, так она сказала. Должно быть, это также было в ее характере.

Тогда почему до этого она ушла в себя? Ей так неприятно внимание? Ее уловка с опусканием ресниц и наклоном головы делала ее практически незаметной.

Как по волшебству.

Но это не было волшебством, — напомнил себе Конн. Она была человеком. Она не смогла бы понять его и его потребности.

— Я никогда не был одинок, — сказал он.

— Тогда, вы с отцом должны быть близки, — заметила она.

— Не особенно, — холодно сказал Конн.

В ее нежно-зеленых глазах отразилось смущение.

— Но если он учил тебя …

— Я не видел отца много лет.

Столетия, если бы он обращал внимание на такие вещи. Чего он не делал.

— Он отказался от всех претензий на любовь и преданность — или на трон — когда отказался от нас.

— Нас? — мягко уточнила она

Он раздраженно посмотрел на нее.

— Мой народ.

— Твою семью.

Он молчал.

— Это трудно, — сказала она. — Говорить о родителях, которые уходят. Я имею в виду, что скучаю по матери, хотя я даже не помню ее. Я была ребенком, когда она ушла.

Конн нахмурился. Она сочувствует ему? Он был селки, одним из Первых созданий. Он не нуждался в ее жалости.

— Я слышал об этом.

Она резко повернула голову.

— От твоего брата, — сказал он.

Ее лицо прояснилось.

— Верно. Давно вы знакомы?

С момента превращения Дилана, когда ему было тринадцать, и Атаргатис обнаружила, что ее старший сын селки. Она вернулась с ним в море, оставив свою человеческую семью.

Год спустя она умерла, попав в ловушку в рыбачью сеть и утонув, а Конн стал опекуном Дилана в Убежище.

— Достаточно давно, — сказал Конн.

Туман капал с деревьев, подобно слезам. Дома становились меньше и отдаленнее. Ржавые машины и множество ловушек на лобстера были разбросаны во дворах, подобно обломкам на дне океана.

— Ты когда-нибудь встречался с ней? — неожиданно спросила Люси. — С моей матерью?

— Да.

— Какой она была?

Неудовлетворенной, вспомнил Конн. Она была несчастной из-за жизни, к которой вернулась и от которой ушла. Вдали от магии Убежища, в человеческом обличие, селки старели так же, как люди. Года на земле медленно тянулись для Атаргатис, делая волосы грубыми, изнашивая ее душу, оставляя морщины в уголках глаз. Но она по-прежнему была селки, по-прежнему привлекательной, по-прежнему…

— Красивой, — сказал он

— И это все? Просто красивая?

Что она хотела, чтобы он сказал? Она не была такой, как ее мать, которая ее бросила. Не селки. И даже не красавица. Привлекательной, возможно, с ее худым, спокойным лицом и игривым изяществом, но …

— Красивая и печальная, — сказал Конн. — Возможно, она сожалела, что оставила вас.

— Возможно, — с сомнением сказала девушка.

— Ты можешь спросить у брата.

— После двадцати трех лет? — Неожиданный юмор осветил ее глаза. — Не думаю.

— Тогда, у отца.

— Мы не говорим о ней. — Ее плечи напряглись. Она уставилась прямо вперед на темнеющую дорогу. — В действительности мы о многом не говорим.

Ее оберегали, — подумал он. Гораздо удобнее задавать вопросы о нем, чем предложить что-нибудь от себя.

Он вспомнил о той позиции, которую она заняла в ресторане, наблюдатель в своей собственной семье.

Изолированная.

Уязвимая.

Он мог бы использовать это, подумал он.

— Ты можешь говорить со мной, — сказал он.

Люси открыла входную дверь, неприятно осознавая, что Конн стоит на крыльце у нее за спиной. Ладони стали влажными. В желудке все затрепетало. На мгновение она вернулась в пятый класс, когда боялась привести домой друга после школы.

Дверь со скрипом открылась.

— Папа?

Ответа не было.

Желудок расслабился.

Обнадеживающий аромат мяса и овощей, которые она утром бросила в крокпот, нахлынул, приветствуя ее, и почти маскируя запахи от старого и затхлого ковра.

Из колледжа Люси вернулась с ведром чистящих средств и руководством по ведению домашнего хозяйства, словно чистая кафельная плитка могла придать блеск их жизни, будто она могла стереть вместе с пылью все плохие воспоминания.