Берег Хаоса - Вероника Иванова

И вот тут я совершил единственную, как потом понял, глупость, навсегда закрывшую мне путь к сближению с пришлецами. Ответил:

– Я согласен работать.

И сделал многозначительную паузу после слова «работать». Паузу, не предполагающую продолжения фразы.

Салим сделал вид, что не заметил намёка, и завёл знакомую песню:

– Вы же понимаете, что всё это... – широкий жест, обводящий кабинет. – Всё это убого и совершенно не соответствует тому положению, которое должна занимать управа. Мы всё изменим. У вас будут достойные места для работы, порядок во всём, вы будете вовремя приходить и уходить из управы, будете...

Я начал кивать, тщетно борясь с улыбкой. Порядок – это хорошо. Порядок – это приятно. Порядок... Это порядок. Но я твёрдо усвоил один закон: в любом, даже самом упорядоченном предмете, есть зерно Хаоса, которое непременно прорастёт. И хуже всего, когда это зёрнышко таится и ждёт своего часа в чьей-то душе. А двое человек, сидящих передо мной, уже давно и тщательно взлелеяли пробившийся сквозь почву порядка росток.

Что они мне обещают? Воинскую дисциплину? Полное подчинение с моей стороны и снисходительное принятие покорности со своей? Завидное будущее, ничего не скажешь. Нет, я согласен и шагать по плацу, но... На каких условиях?

– Вот вы где живёте?

– В Килийском квартале.

– Но это же так далеко! А мы подберём для управы новое место, удобное для всех...

И так далее, и тому подобное. Я едва удержался от зевка. А думал, что выспался... Или эти речи меня усыпляют?

– Вы же согласны?

– Да. Работать согласен. Только хотелось бы кое-что прояснить.

Живчик и Дьясен насторожились, но всё ещё поддавалось исправлению, если бы не мой болтливый язык, вопросивший:

– Какие блага кроме означенных мы получим?

Салим замолчал. Дьясен, так и не проронивший ни слова, не изменил манере своего поведения, оставшись нем, как рыба. А я терпеливо ждал ответа.

Неважно, в каком месте ты работаешь: в близком к дому, удобном, с коврами, мягкими креслами, суровой дисциплиной или чем-то ещё. Важно, сколько денег за свою работу ты получаешь. Не зарабатываешь, о нет: зарабатываем мы, как правило, гораздо больше суммы, вписанной в распоряжение о выплате жалованья, потому что управе и её ллавану нужно жить и жить припеваючи: на другое они не согласны. Так вот, если количество монет, которое тебе отсыпают каждую ювеку (в идеале, разумеется, а на деле – не чаще, чем раз в месяц), тебя не устраивает, ковры, кресла и зеркала не помогут. Ты просто уйдёшь искать более доходное место.

Скажете, противоречу себе? Сам сижу и жду погоды у давно покрытого льдом моря, а других учу премудрости жить? Ну да, учить-то проще. Но я остаюсь в управе совсем по другим мотивам, о которых тоже следует сказать несколько слов.

Есть не только место. Есть ещё и люди. Мы редко подпускаем другого человека на расстояние, достаточное для возникновения дружбы. Но если уж подпустили... Остаётся принять случившееся, как должное, и не бороться с последствиями. Дарис, Ксантер и я – не то, чтобы близкие друзья, но даже три дня отдохновения на каждой ювеке заставляют нас скучать. Друг по другу. Эта привязанность не будет вечной, потому что в мире ничто не вечно, кроме его самого, но пока она существует... Лично я не хочу её уничтожать. Полагаю, и тоймены – тоже. А ещё... Ещё нам нравится наша работа. Мы плохо понимаем, но чувствуем её значимость, пусть не нынешнюю, а будущую. Чувствуем чем-то в глубине души, за гранью осмысленного и осознанного...

Ответа я так и не получил. Улыбнулся, когда Салим, что-то пролепетавший на излюбленную тему «всё будет замечательно, но не для вас», попросил пригласить для беседы следующего по списку работника, откланялся и отправился исполнять просьбу.

* * *

Ксантера и Дариса спрашивали примерно о тех же вещах, что и меня. Но если первого Салим ещё увещевал, расписывая волшебное будущее, то на втором порядком устал и разозлился, когда услышал, какое жалованье старший тоймен желает получать. Сумма, кстати, была не слишком большая по меркам Нэйвоса, но почему-то разозлила живчика и повеселила нас, когда мы, в очередной раз дождавшись ухода пришлецов, обосновались в кабинете тойменов.

Вообще, если бы Дариса не существовало, его следовало бы придумать. Внешне угрюмый и мрачный, откровенно говоря, совершенно не располагающий к себе, старший тоймен при близком рассмотрении оказывался человеком весёлым, азартным, простым и тёплым в общении. В противоположность Ксантеру, который в первые дни знакомства вёл себя несколько заискивающе и только потом проявил в полной мере свой упрямый, стойкий и задорный нрав. Два совершенно разных человека и два друга. Я стою в нашей компании особняком: вроде и вместе, а всё же не до конца. Наверное, из-за того, что в силу прожитых лет и событий больше всего подхожу под определение «зануда». Правда, если принять во внимание, что тоймены стали всё чаще и чаще приглашать меня к своим развлечениям, лёд тронулся и на моей реке. Значит, не всё потеряно. Я ещё могу рассчитывать быть принятым в общество... Могу. И из-за каких-то денежно-политических игр такое светлое будущее грозит рассыпаться прахом!

– И что теперь будет?

Этот вопрос занимал всех троих, но со вчерашнего дня первенство по количеству произнесений означенной фразы уверенно держал Дарис.

Я помолчал, нервно потирая пальцами шершавую столешницу, а потом, решившись доверить словам мучавшие меня мысли, сказал:

– Они не собираются работать.

– Почему ты так думаешь?

– Очень просто: они понятия не имеют, чем мы занимаемся.

Ксантер сдвинул светлые брови и согласно кивнул:

– Похоже на то. Меня тоже спрашивали о делах управы, а когда я начал рассказывать, не стали слушать.

– Разумеется! Их интересовали только сами договорённости, а не способ их исполнения.

Дарис хмыкнул:

– Ну, меня и спрашивать не стали.

Ксантер шутливо взмахнул руками:

– А ты бы ещё большее жалованье запросил!

– Разве двадцать лоев – непомерно много?

– Для этих уродов? Похоже на то.

– Они не понимают смысла нашей работы, и это самое плохое.

Тоймены посмотрели на меня, недоумённо переглянулись и пустились в обсуждения впечатлений от пришлецов. Я изредка поддакивал и даже высказывал своё мнение по отдельным вопросам, но мысли занимало совсем другое.

Зачем?

С давних времён известна одна простая истина: в основе всех происходящих событий лежит стремление к получению выгоды, причём оная почти всегда сводится к своему денежному воплощению. А уж когда речь заходит о смене власти, можно не сомневаться: кто-то хочет поделить медвежью шкуру по собственному разумению. Причин сомневаться в мудрости предков нет и не было, но какой прок меннасской управе в том, чтобы назначить своих ставленников в Нэйвосе?