Пациент - Джейн Шемилт

День уже клонился к вечеру, время приема закончилось. Возвращаться в клинику было необязательно, и я, охваченная печалью и сожалением, отправилась сразу домой. У меня начинала болеть голова, линии улиц теряли свою четкость, машины расплывались перед глазами. У входа на территорию Подворья, где тротуар сужался, я оказалась среди толпы подростков, высыпавших на проезжую часть. Любой из них мог попасть под машину, но они были молоды и думали, что бессмертны. Они не понимали, насколько хрупко человеческое тело. Впрочем, и я ведь не осознала хрупкости Лиама.

Сначала я не заметила, что позади меня машина. Она двигалась медленно и так близко, что бампер почти касался моего пальто. Я вернулась на тротуар, и она проехала мимо. Пять минут спустя, когда я шла по дорожке вдоль деревьев — последнему отрезку пути перед воротами на другом конце Подворья, — я снова услышала позади тихое урчание двигателя. На территории собора автомобилям положено снижать скорость, но этот небольшой серый седан с тонированными окнами ехал медленнее, чем большинство из них. Разглядеть водителя было невозможно. Неужели, обогнав меня, он остановился и ждал, пока я снова приближусь? Машина опять проехала мимо, а затем через ворота впереди. Я не сообразила взглянуть на номерной знак. Забежала в дом и захлопнула за собой дверь, скорее раздраженная, чем испуганная.

Настоящий ужас был еще впереди.

Март 2017 года

— Это ты во всем виновата!

Глаза моей дочери, серо-голубые, но более темные, чем у Нейтана, смотрели на меня жестко. Утром ушел ее парень, психотерапевт Майк. Собрал свои вещи и покинул ее квартиру, в которой прожил почти полгода. Их отношения закончились, и Лиззи была огорчена, как и любая бы на ее месте.

— Я понимаю, ты чувствуешь себя ужасно, дорогая, но я-то тут при чем?

— Все пошло наперекосяк после того, как ты поговорила с ним на той вечеринке.

Я поставила на стол блюдо с остатками говядины и выдвинула стул. К такому я была не готова. С утра я долго работала с бумагами, устала и позволила себе выпить в середине дня, потому что было воскресенье. Пустая бутылка из-под вина стояла посреди стола, наши с Нейтаном бокалы тоже были пусты. Нейтан посчитал, что вино поможет нам расслабиться, но гнев Лиззи рассек этот день надвое, как хорошо отточенный меч.

— Ты его по-настоящему расстроила! — сердито продолжила дочь.

— Напомни, что я такого сказала. У меня, честно говоря, вылетело из головы.

Три недели назад Майк разливал напитки на вечеринке по поводу ее дня рождения. Я пришла прямиком из клиники и быстро выпила два бокала подряд на пустой желудок. Майк начал что-то торопливо говорить, но Нейтан прервал его тостом в честь Лиззи, и теперь я помнила лишь то, какой красивой она тогда выглядела.

— Ты сказала, что в вашей клинике психотерапия отнюдь не основной метод лечения.

Я потихоньку начинала вспоминать.

— Что ж, это правда, но разве это повод прекратить отношения? Ведь это моя бестактность, а не твоя.

— Ты купила мне квартиру, и он решил, что я с тобой согласна.

— Чепуха какая-то!

— Именно это ты сказала о психотерапии.

— Ох, Лиззи, такого я не говорила! — Ее лицо раскраснелось; все зашло слишком далеко, и нужно было действовать с осторожностью. — Я не хотела его обидеть! Мы с удовольствием взяли бы на работу психотерапевта, но у нас ограниченный бюджет. Он меня даже не выслушал!

— То же самое он сказал о тебе — ты не слушала его вообще.

— Я знаю, сейчас тебе тяжело, но ты еще встретишь замечательного человека, который…

— Даже не начинай! Я буду сама принимать все решения в жизни, даже если они покажутся тебе ошибочными. — Лиззи взглянула на часы и встала. — Мне пора идти, завтра рано вставать, куча дел на работе. — Она слегка усмехнулась. — Хотя с твоей ее не сравнить, конечно.

— Я считаю, что у тебя отличная работа, и ты это знаешь.

Не удостоив меня ответом, дочь надела пальто и вышла из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Мы даже не попрощались.

Это началось давно. Лиззи думала, что я не одобряла ее выбор, потому что он отличался от моего. Когда она была маленькой, я почти не вылезала из клиники. В глазах моей дочери это до сих пор означало, что я ставлю профессию врача превыше любой другой, включая и ту, что получила она. Я понимала, почему сформировалось это убеждение. Из-за работы я пропускала все важные вещи — вечерние купания, дни рождения, родительские собрания. И теперь, что бы я ни говорила, Лиззи все равно ощущала себя на втором месте. Ее детская травма, возможно, была старой, но глубокой, и теперь из-за моего разговора с Майком все стало еще хуже. С загноившихся ран снимают бинты, промывают и накладывают лекарство. Это и следовало сделать, но я не знала как. Иногда я лежала без сна, переполненная сожалением, и хотела повторить все заново, правильно. Я вела воображаемые разговоры, в которых объясняла Лиззи, как занята, как устаю каждый день, как мне жаль, что я заснула, читая сказку на ночь. Просила у нее прощения за то, что в отпуск брала домой бумаги и первые дни проводила, заканчивая работу, что никогда не торчала под окнами класса, подбросив ее к воротам школы, и не пекла для нее пироги. Я чувствовала вину за то облегчение, которое испытывала, отправляясь в клинику и оставляя эмоциональное напряжение дома. На работе мне на самом деле было легче. Коллеги были вежливы со мной. Роджер интересовался моим мнением, и даже Кэрол иногда приносила мне чашку чая. Я была добра к пациентам, им доставалось все внимание, которое следовало уделять семье. Я понимала, что все испортила, но почему-то возможность попросить прощения так и не представилась. Лиззи не желала говорить о прошлом, по крайней мере со мной.

Говядина лежала в лужице собственного сока, ее аккуратно нарезанные ломтики свернулись и посерели. Я принялась убирать со стола. Сложила тарелки в посудомоечную машину и залила противень горячей водой. Майк назвал бы мои действия отвлекающей терапией. Я занялась кухней вместо того, чтобы разбираться с проблемой.

Дверь в сад отворилась, и я услышала стук ботинок, сброшенных на коврик. Нейтан прошел на кухню, с торжественным видом держа в руках букет нарциссов.

— Вот! Для Лиззи.

— Она уже ушла.

— Даже не попрощалась… — В его голосе прозвучало разочарование обиженного ребенка. Он достал из комода вазочку, которую Лиззи вылепила, когда была маленькой, — одно из моих сокровищ. Витки обожженной глины были кривоваты и неравномерно окрашены в розовый и зеленый цвета.

— Она расстроилась. Майк бросил ее сегодня, их отношениям конец.

Я начала мыть бокалы. Мне не хотелось посвящать мужа во все, о чем мы говорили, — это было слишком болезненно, слишком реально.

— Ох уж эти психотерапевты…

— А что плохого в психотерапии? — Как ни странно, я тут же оказалась на стороне дочери. — Нашей клинике не помешал бы психотерапевт. — Я отогнала мысль о том, что если бы Лиам обратился к нужному специалисту, он мог бы остаться в живых.