Катары - Роже Каратини

Из этих теологических построений следует: 1) что таинства римско-католической церкви (крещение, причастие, брак, соборование) — всего лишь материальные обряды, ловушки Сатаны; рода крещения — всего лишь вода, облатка не может быть телом Христа, это только тесто, кресту не должно поклоняться, его следует ненавидеть и проклинать, поскольку он был орудием унижения и мучений Иисуса; 2) что Пресвятая Дева не могла быть матерью Иисуса, поскольку у него никогда не было тела, он, подобно доброму Богу, является чистым духом; 3) что человеческая душа до тех пор, пока в нее не снизошел Святой Дух, пока она не получила спасительного озарения, делающего человека чистым, остается под властью сатаны и переходит в каждой следующей жизни в одно из множества тел людей или животных (учение о переселении душ); 4) что тому, кто сделался чистым, смерть несет окончательное избавление души и что в конце времен, когда все души будут освобождены из Мрака тел, Свет вновь будет полностью отделен и спасен от нестерпимого господства материи. И тогда материальный мир исчезнет, солнце и звезды погаснут и огонь поглотит души демонов: продолжаться будет лишь вечная жизнь в Боге.

На это путаное учение о предназначении души накладывался свод молитв и обрядов, известных нам под названием «Катарского требника»[26], два варианта которого, относящиеся к XIII веку, один на латыни, другой на окситанском языке, избежали общей участи — почти полного уничтожения всего, что было связано с учением катаров, после так называемого альбигойского крестового похода. Катарская Церковь, учившая, что брак есть проституция, отрицавшая воскрешение плоти и сочинявшая, по словам Пьера де Во-де-Серне, «странные небылицы», в действительности была устроена по образцу римско-католической Церкви.

Она включала в себя две категории верных: священников, которые вели аскетическую, полную лишений жизнь, и мирян, которые жили обычной жизнью, могли вступать в брак, заниматься каким-нибудь ремеслом, иметь личное имущество и только стараться при этом жить праведно и честно. Первых называли совершенными: неизменно одетые в черное, они соблюдали безупречное целомудрие; отказывались от мяса, поскольку в теле любого животного могла быть заключена человеческая душа; яиц, молока, масла и сыра они тоже не ели, потому что все эти продукты получались от сексуальной деятельности живых существ, однако употреблять в пищу рыбу им было позволено. Такой образ жизни, если вести его без малейших отклонений, обеспечивал совершенным освобождение души после смерти тела. Вторых называли верующими: они не стремились подражать жизни совершенных, но надеялись, что вера последних принесет спасение и им, и должны были вести жизнь честную, праведную и достойную уважения.

Совершенные, как мужчины, так и женщины, которых можно было бы назвать воинствующими катарами, чаще всего были странствующими отшельниками, они шли от деревни к деревне, от замка к замку и повсюду вызывали уважение благодаря своей строгости, доброте, нравственной силе и аскетизму, поскольку неукоснительно соблюдали посты; их бледные, изможденные лица, их худоба, должно быть, нисколько не уступавшая истощенности почтенных гуру и восточных факиров, ласковый тихий голос, которым они проповедовали, — во всем этом народ видел доказательства их святости, называя их добрыми людьми. Те катары, что оставались в городах, вели не менее монашеский образ жизни в общинах, селясь в особых домах, которые враждебно настроенная часть населения называла «домами еретиков»; в таком доме неизменно имелся большой суровый зал с голыми стенами, чаще всего выбеленными известью, где верные собирались для молитвы. Всю обстановку этого зала составляли накрытый белой скатертью деревянный стол, на котором лежало Евангелие, и другой стол, поменьше, на котором стояли кувшин и лохань для омовения рук; в зале постоянно горели белые свечи, пламя которых символизировало пламя Святого Духа.

Мы не знаем, как была устроена катарская Церковь, чье зарождение и развитие происходили в основном подпольно. Один только Пьер де Во-де-Серне дает нам немногие и краткие сведения об этом в начале своей «Альбигойской истории»:

Этот отрывок прекрасно свидетельствует о духе времени. Люди той эпохи и тех поколений, что пришли следом за ними, были одержимы мыслью о спасении своей души после смерти, и у христиан римско-католической Церкви было средство, помогающее справиться с этой неотвязной тревогой: смерть на кресте Иисуса, Сына человеческого, и его воскрешение как Сына Божия вскоре после казни были для них залогом вечной жизни и спасения при условии, что эти христиане при жизни были приобщены к таинствам Церкви (в особенности и прежде всего получили крещение — необходимое и достаточное условие для того, чтобы человек был принят в лоно Церкви, — а затем, перед смертью, отпущение грехов и соборование).

Со своей стороны, катары, утверждавшие, что католическая теогония неверна и что ее следует заменить дуалистической теогонией, той самой, которую мы вкратце изложили выше, считали обряды и таинства римско-католической Церкви лишенными всякого смысла и ценности. Иными словами, христиане, которых мы будем называть традиционными, — для того, чтобы отличить их от катаров, которые также именовали себя «христианами», — были глубоко убеждены в истинности поговорки «Вне Церкви (подразумевалось — римско-католической) нет спасения» и видели в адептах новой Церкви (катарской) приспешников Сатаны, обреченных вечно гореть в аду. И наоборот — эти последние были не менее глубоко убеждены, что их долг в земной жизни состоит в том, чтобы возвращать заблудшие души христиан-католиков на правильный путь чистой религии истинного Бога — доброго Бога, — с которого их заставил свернуть Властитель Зла.