Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

— Отец, к нам в гости заезжали двое из Каира. Они оставались у нас три дня, а потом выехали в Иран.

— Как их зовут? — спросил я.

— Они оставили вам письмо на столе в библиотеке — прочтите. Я взял письмо и прочел. Вот оно:

«Да будем мы твоей жертвой!

«Намереваясь совершить паломничество в святой Мешхед,[49] мы с Юсифом Аму прибыли из Каира в Стамбул и остановились в вашем доме, который был для нас единственной надеждой на пристанище. Я сожалею, что не дождался встречи с вами. Три дня мы причиняли хлопоты вашим домашним, а на четвертый отбываем через Батум в Хорасан. Если вернемся благополучно, станем называться паломниками, а коли погибнем, примите от нас изъявления искренней дружбы. Увидев в вашей библиотеке среди прочих книг “Книгу Ахмада”,[50] мы взяли ее, чтобы почитать в пути. Хотя автор и кажется человеком, достигшим совершенства в науках и осведомленным в важных и великих проблемах, но что касается Ирана, то тут он пишет нечто такое, что поневоле начинаешь думать: или он совсем не знает Ирана, или заблуждается, или это вообще какой-то чудак.

«Еще раз молюсь за вас. Юсиф Аму шлет вам поклон.

Ибрахим».

Когда я увидел, что автором письма был мой друг Ибрахим-бек, я очень пожалел, что не оказался в Стамбуле во время его приезда и не отговорил его от путешествия по Ирану. Я бы посоветовал ему, проехав через Батум и Ашхабад в Мешхед, этим удовольствоваться и тем же путем вернуться обратно. Я ведь знал, что, приехав в Иран и увидев тяжелое положение своей родины, он будет страдать. Я боялся, кроме того, что, наблюдая всякие неполадки, он не станет воздерживаться и будет ругать и поносить даже высокопоставленных особ и подвергнет себя тем самым всяческим неприятностям. Ведь я хорошо знал Ибрахима, да и сам он как-то к случаю рассказал о такой истории, происшедшей с ним в Каире:

— Однажды в городском саду я заметил трех-четырех прогуливающихся иранцев. Среди них был человек лет шестидесяти, с крашеной бородой. На нем была старая рваная одежда, ветхие башмаки и невероятные красные с белым чулки. Сквозь дыры в башмаках и чулках просвечивали грязные пятки. Вместе с тем выступал он очень величаво, высоко поднимая ноги, и башмаки шли впереди него на три шага. На голове у него была суконная шапка, от старости превратившаяся из черной в зеленую, с кокардой в виде Льва и Солнца.[51] Я заметил также орден Льва и Солнца третьей степени, прикрепленный вместе с тремя или четырьмя серебряными медалями на воротнике его рваного сюртука. Для меня стало ясно, что это иранцы-паломники, путешествующие по Египту. Я подошел к ним, поздоровался и сказал: «Да будет удачным ваше паломничество! Вы, по-видимому, возвращаетесь из святых мест?». — «Это так, да будет мидостив к вам господь! А вы откуда знаете персидский?». — «Я сам иранец». — «Откуда родом?». — «Из Азербайджана. А вы?». — «Из племени хамсе.[52] Зовут меня хаджи-майор». — «Теперь-то вы хаджи, это понятно, майор — это ваше звание, а позвольте узнать ваше имя?». — «Майор Рустам». — «Чудесно, у вас великое имя.[53] Позвольте мне высказать вам одну просьбу». — «Что такое?» — спросил он. — «Вы сейчас в Египте. Здесь много людей разных национальностей, и на каждом шагу можно встретить солдат, полковников и майоров. Обратите внимание, одеты они чисто и прилично. Следует и вам из уважения к вашим орденам и ради высокого достоинства нашей родины и народа носить одежды, приличествующие вашему военному званию, а не такую рвань, которая может навлечь на вас стыд и смущение». — «Мы паломники. Наша одежда осталась дома», — заметил майор Рустам. — «Раз вы оставили там одежду, то следовало оставить там и шапку, и орден, и медали. А теперь лучше вам снять их с себя — наденете, когда вернетесь домой». — «Эй, дерзкий человечишко, а тебе что за дело? Ты что, правитель области?». — «Нет, но моя преданность родине понуждает меня удерживать вас от такого неблаговидного поведения». Тут я заметил, что хаджи-майор даже переменился в лице от гнева и закричал: «Смотри, негодный, берегись! Будь мы Сейчас с тобою в Иране, я приказал бы посадить тебя на кол!». От этой грубости у меня потемнело в глазах, и я, не тратя время на перебранку, схватил его за воротник и закатил две-три оплеухи. Так что у него слетела шапка. Подоспели окружающие и удержали меня. Один из них, выбежав вперед, сказал: «Эй, земляк, знаешь ли ты, с кем имеешь дело? Это же хаджи-майор. Он хозяин целой области у себя на родине, у него мельницы и сады, и он командует таким-то полком». Итак, я вернулся домой, дрожа от гнева и посылая проклятия шайтану.

Так что легко себе представить, какие беды могли обрушиться на голову такого человека в Иране. Поэтому я не одобрял его путешествия в Иран и очень из-за этого тревожился.

Прошло восемь месяцев.

Однажды слуга доложил мне, что вернулись те два гостя, которые уезжали в Иран. Я побежал к дверям. После рукопожатий, объятий и приветствий мы вошли в комнату, и я сказал:

— Брат мой, я очень о вас беспокоился! Если бы я знал, где вы находитесь, то послал бы телеграмму. Но, слава богу, вы вернулись целы и невредимы. Надеюсь, аллах был милостив и путь ваш, как морем, так и сушей, не доставил вам неприятностей?

— Нет, ничего, — ответил Ибрахим, — только в районе Трапезунда был небольшой шторм и нас качало, но и это быстро кончилось.

— А каким пароходом вы плыли?

— Русским.

— А теперь чувствуете себя хорошо?

— Благодарю вас, хорошо.

— Ну расскажите же мне об этом продолжительном странствии, где пришлось, видно, ехать и на лошадях, и на верблюдах?

— Всякое бывало — что доставали, на том и ехали.

— Почему же вы не предупредили меня о своем намерении путешествовать?

— По правде говоря, я об этом не думал, и только за два-три дня до отъезда у меня возникло такое желание. А причиной тому стал ага Ахмад Ширази. Вы должны знать агу Ахмада. Когда вы изволили гостить у меня в Каире, он как-то заходил в мой дом.

— Да, да, я припоминаю.

— Этот человек за