Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин

Николя даже невольно залюбовался их почти что армейской выправкой, но, когда мелкая нечисть выстроилась вдоль стен, под дикий, немузыкальный вой влетел в закрытый храм чёрный гроб! И, что страшнее всего, в гробу том сидела та самая бабка…

– Ха-ха-ха! – театрально-демоническим голосом расхохоталась старуха, встав в полный рост и разгоняя подолом облака перед слегка обалдевшими (или не слегка, если уж совсем по совести) приятелями. – Вот и смерть ваша настала, охальники!

Молодой человек открыл было рот то ли от изумления, то ли для ответа, но верный друг сгрёб его сзади за штаны, втягивая в очерченный цепью круг.

– Сопротивляться дерзаете, дурачочки? Так нет же вам!

Зависший в воздухе гроб, словно фрегат на всех парусах, рванулся вперёд и… отлетел, будто бы ударившись о невидимую стену! Стоящую на капитанском мостике бабку едва не выкинуло на фиг вверх тормашками, гулко стукнув затылком о край гроба. Даже бесы осторожно хихикнули в кулачок…

– Это чёй-то было, злодеи?! – Как вы заметили, старуха, в отличие от образа чернобровой красавицы, на малороссийский акцент даже не претендовала, а материла друзей на чистом русском. – Я ж вас, щенки куцехвостые, наизнанку выверну! Я вам уши оборву и при вас же съем, в соль макая, как яичко на Пасху! А потом причинадалы отвинчу, на колбасу порубаю и…

Вакула целомудренно прикрыл уши другу, а бабка, вновь встав в гробу в позу Стеньки Разина на челне, бросилась на штурм. Молодой гимназист так и замер, словно заворожённый суслик посреди малороссийской степи, а его приятель, наоборот, опустился на колени и, беспрестанно осеняя себя крестным знамением, пустился читать молитвы.

– Хосподи, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да свершится воля Твоя, да…

Ведьма завизжала, залаяла по-собачьи, бесы упали на пол, зажимая ладошками уродливые уши свои, пытаясь спастись от чистых слов, обращённых к престолу небесному. Не терпит этого их чёрная сущность, но и отступиться от христианской души не смогли они, ибо нет для мира нечистого ничего желаннее, как загубить православного козака! Впрочем, не только козака.

Вполне подойдёт для сей цели и богобоязненный кузнец, и образованный паныч из Нежинской гимназии. Хотя Вакула по-любому был предпочтительней, даже если просто исходить из общей массы мясного продукта. Николя же куда как менее румян и более тощ…

– Всё равно возьму! Мои будете! Никуда вам не деться! – орала бабка в гробу, долбя невидимую стену, очерченную кузнецом, с упорством турецкой армии, бьющей в стены Азова. Но наши герои божьими молитвами и твёрдой рукой держали оборону.

– Молоток дай.

– Да рассеются врази твои, як… шо?

– Молоток, говорю, дай.

– Та вона у мешке, вам надо, вы и берите. И не отвлекайте ж меня за-ради всего святого!

– Извини, – мрачно улыбнулся потомок великих запорожцев, пошарил в мешке кузнеца и вытащил среднего весу молот на длинной ручке. – Подвинься, пожалуйста. Что ты там только что говорил?

– А? Так, шо… э-э… во имя Отца и Сына и…

– …Святаго Духа! – закончил Николя, со всего плеча врезая железным молотом по летящему на них гробу. Удар оказался столь эффективен, что злобную старуху вышвырнуло на пол и накрыло обломками того же гроба сверху.

Бесы изумлённо притихли…

– А шо, так тоже можно було? – недоверчиво обернулся кузнец. – Отец Кондрат учил тока молитвою душу от нечистой силы защищать. Про молот я в проповеди отродясь не слыхивал.

– Западноевропейская нечисть, британская в особенности, жутко боится холодного железа, – авторитетно заявил геройский гимназист, счастливый самой возможностью поблистать книжными знаниями. – Отчего же и в наших пенатах украинских сие сработать не должно? Вот я и решился на научный эксперимент в условиях, приближенных к экстремальным, и по результату хоть сей же час садись да диссертацию на профессорское звание пиши! Хотя думаю, что учёные умы наши не готовы ещё к…

– Вот вы, значит, как, молодёжь, а? Драться решили?! Никакого уважения к старшим, ходи, стало быть, бабушка, голодной… Кума! Кума! Наших обижают!

Парни и переглянуться не успели, как в дверной проём влетела ещё одна ведьма на метле. Две нижние челюсти отвисли одновременно. Николя выпустил из рук молот, упавший по закону Ньютона на ногу Вакулы.

– Мамо! – возопил тот. И не подумайте, что из-за молота. Ну то есть не только из-за него…

– Сыне?! – столь же искренне удивилась прекрасная Солоха, пытаясь побыстрее развернуть метлу обратно. – А що ты тут робишь? Що тебе не спится, а?

– Так это твой, что ли? – Старуха-ведьма вылезла из-под гроба, отряхнула подол и чуть виновато зыркнула на друзей. – Вот ведь недаром же говорят, что чужие дети быстро растут. Как вымахал-то, кума? Всё, чернявого есть не будем. Но второго-то можно?

– Що? А-а… энтого можно, энтого даже нужно, – поняв, что ситуацию уже не исправить, решилась мама кузнеца. – Сыноньку…

– Шо, мамо?

– Цепочку разомкни, коханый мой.

– З чего бы то?

– Ну як же? – Солоха спустилась, тщательно подбирая слова. – Та ты не бойся, родненький, тебя ж, кровиночку мою, при мне никто не покусаеть. А его не жалей, вин дурний, вин тебя ничему хорошему не научит!

– Эх, мамо, мамо, – горько вздохнул Вакула, доставая из необъятного мешка своего таких размеров молот, что Николя его и поднять-то не дерзнул бы, чтоб пупок не надорвать, и легко покачал инструмент в руках.

– Сыне, ты що? – не на шутку всполошилась Солоха.

– Вот уж и впрямь воспитала сыночка, – язвительно поддержала старуха. – Ни себе, ни добрым людям. Третий день голодная хожу, ни одного бурсака на постоялом дворе. Отдай паныча, жадина!

– Сынонька, Вакулушка, серденько моё, послушай мамоньку свою. Що тоби в том балаболе?! Он же ж и языка нашего простого не розумиет. Та тю на него! А вона бабушка голодная. Тебе бабушку не жалко?! Кидай его сюды, ну?

– Ловите, мамо, – без малейшей улыбки ответил Вакула, запуская молот в короткий перелёт.

Пудовый кузнечный инструмент приземлился ровно в руки пышной мечты половины мужского населения той же Диканьки и близлежащих хуторов. Кума рухнула на куму, придавив последнюю и метлой, и молотом, и собственной задницей. Мат взлетел аж до самого потолка!

Мелкие бесы не сдержались, воодушевлённо хлопая в ладоши и топоча копытцами, им же любое буянство только в радость. А в перекрытие всего поднявшегося шума, словно гром небесный, раздался первый петушиный крик, возвещающий начало нового дня. Единый миг – и исчезло всё, ровно не было…

– До дому, до хаты? – хрипло спросил кузнец, от души крестясь на тихую лампадку.

– Пожалуй, – всё ещё не пришедший в себя от сих изумительных чудес, вздохнул Николя. – А что тут было-то? Твоя мать, почтенная Солоха, получается, на самом деле ведьма?