Развод по-русски - Диана Машкова

– Мне надо замуж.

– Тебе?!

Алла раздраженно вскочила с места и прошла два шага вперед, два шага назад по крохотной кухне.

– Мама, ты умный человек! Профессор. Хочешь сказать, не слышала про половой инстинкт?

На последнем слове в кухонный проем просунулась чернявая голова двенадцатилетней Таньки, навострившей уши.

– Татьяна! – Мама затылком почувствовала появление младшего ребенка. – Математику сделала?

Любопытная голова с разлохмаченными после школы косицами скрылась.

– Почему именно так?

– Как?

– Он не просит твоей руки. Ты не говоришь о любви.

– А надо?

– Надо.

– Зачем?

– Боже мой!

– Тогда говорю.

Мама тяжело вздохнула и оглянулась на растерзанное тесто, замершее в позе уснувшего кратера на деревянной доске. Алла проследила за ее взглядом с опаской: еще ни разу из маминой стряпни ничего путного не получилось, но она продолжала упорствовать в своих благих намерениях. Как будто забыла, что именно ими вымощена дорога в ад.

– Ты всегда, – мама задумалась, подбирая деликатные слова, – была против замужества.

– Я не думала, что мне приспичит, – Алла нахмурила брови.

– Какой у тебя срок?

Мама держалась и делала вид, что губы ее не дрожат. А если дрожат, то от радости. Неисправимый стоик.

– Даже не надейся! Я не беременна!

– Тогда какой во всем этом смысл?

Алла оглянулась на дверь, убедилась, что Танька исчезла из коридора, и суровым, даже сердитым голосом произнесла:

– Мне нужен секс. Регулярный. Я много работаю, и у меня нет ни времени, ни желания шляться по дискотекам в поисках случайных партнеров.

Мама нервно сглотнула, но оставила заявление дочери без комментариев.

– А что нужно Вадиму?

– Ему двадцать два года! Он нормальный парень.

– И что из этого следует?

– Что как минимум до двадцати четырех его половая активность будет только расти!

Мама сокрушенно покачала головой, но вовремя вспомнила, что сама воспитала дочь на вузовских учебниках по естествознанию и принципах натурализма. Только кто мог подумать, что вкупе с мужским характером ее девочки это образование примет такие странные формы?

– Аленький, сексуальное влечение – не повод для брака.

– А чего ты от меня хочешь?! Чтобы я вдруг превратилась в Асоль или в Сольвейг? Одурела, как все женщины, от любви?

– Не хочу.

– Правильно, бесполезно!

Алла наконец перестала мельтешить и села за стол напротив матери, взяла в свои руки ее теплые ладони с кусочками налипшего теста. Погладила жалостливо любимые пальцы: порезанные, исколотые, в мозолях.

Как же она ненавидела этот извечный женский труд! Почему профессор, мать четверых детей, обязана крутиться всю жизнь между лекциями, кухней, стиркой, уборкой и вечно сопливыми чадами?! Почему она не может, придя домой, спокойно полежать на диване с хорошей книгой? Почему докторскую диссертацию ей приходилось писать по ночам, пока все в доме спят, а днем, шатаясь от усталости, переделывать несметное количество дел?

Конечно, Алла знала ответ: во всем были виноваты дети. Это они рождались на свет, требовали ухода, болели, лишали ее сна по ночам, а днем – покоя. Это им нужна была одежда, еда, и мама крутилась, зарабатывая в нескольких вузах. Это их проблемы она бесконечно решала, успокаивая, поглаживая, объясняя, хваля. Если бы не дети, мама написала бы десятки учебников, объездила бы все страны мира с научными докладами. И совершенно точно стала бы руководителем проекта, например, по проблеме старения в каком-нибудь баснословно богатом исследовательском институте США, в который вбухивает деньги Билл Гейтс. В этом Алла была уверена так же, как и в том, что Земля – круглая.

Но мама, умнейший, интеллигентнейший человек, любила повторять, что женщина не может быть гением. Гениальность – это удел мужчины. Только ему дана всепоглощающая страсть к науке или искусству, ради которой он может отказаться от всего остального. Вот только Аллу было невозможно этими сказками обмануть: если женщина не растрачивает свое драгоценное время и силы на воспроизводство и воспитание потомства, на унизительные заботы о муже, то и она может достигнуть небывалых высот!

За сравнениями «гениальности» далеко ходить не приходилось.

Алла обожала отца, но любовь к справедливости была такой же чертой ее характера, как и решительность. Папа откровенно не тянул на гения. За ним, как за мамой, не ходили толпы очарованных зомби – аспирантов и студентов. Он не написал докторской диссертации даже к пятидесяти годам, и это при условии, что ему не приходилось рожать, болеть вместе с детьми, лежать с ними в больницах. Мама, разумеется, находила оправдание горячо любимому мужу, которое повторяла как заклинание: «Математика – царица наук». Это вам не живые существа и их взаимодействие с окружающей средой. Это высшие сферы!

Человек верит в то, во что хочет верить, а женщины в искусстве самообмана давно побили все мыслимые рекорды.

– Мам, – Алла очнулась от мыслей и попыталась зайти с другой стороны, – я нужна Вадиму.

– Он это сказал?

– Я сама знаю, – в ее глазах читалась боль, – только это не моя тайна. Не спрашивай.

– Тебе виднее.

Алла полезла в сумку, вытащила конверт.

– Здесь немного денег. Ребятам на зимнюю обувь.

– Аленький, – мама замотала головой, – у них же все есть! На тебе сейчас и так ремонт, кредит…

– Не бойся, – она любила такие минуты: чувствовала себя полезной и получала от этого удовольствие, – у меня все хорошо.

– Не надо!

– Мам, – Алла положила конверт на стол и прижала его сверху сахарницей с отбитой кромкой, – я давно хотела спросить. Ты, наверное, разочаровалась во мне?

– Алла…

– Подожди! Вы с папой известные люди в науке. Сашка с Ванькой поступили в аспирантуру. Танька тоже большой талант. А я, как позорное существо, всего лишь зарабатываю деньги.

– Аленький, ты не права!

– Почему?

– Ты занимаешься делом, которое любишь, – это раз. От твоей работы зависит благополучие людей – это два. Деньги, кто бы какими иллюзиями ни обманывался, составляют основу быта – это три. Мы живем в материальном мире.

– И ничего в масштабах вселенной…

– Деточка, – мама улыбнулась, – какая ты еще маленькая!

– Ладно, – Алла не получила ни одного ответа из тех, которые хотела бы слышать, и обиделась, – я пошла.

– Куда?