Нерон - Игорь Князький

Итак, обратимся к дней Нероновых прекрасному началу, когда в Риме был принцепс молодой, прекрасный. Став императором, он отныне именовался Нерон Клавдий Цезарь Август Германик. Имена Цезаря и Августа были обязательны — они подчеркивали принадлежность к правящему роду Юлиев-Клавдиев. Постепенно они утрачивали значение имен, превращаясь в высшие титулы. Цезарями и Августами именовали себя и римские императоры других династий, и лишь в конце третьего века император Диоклетиан установит иерархию титулов: август — старший император, а цезарь — младший.

Употребление слова «цезарь» в отношении Нерона фактически было уже скорее титулом, нежели личным именем.

Правление Нерон начал с великолепных похорон Клавдия. Он произнес речь, наполненную похвалами в адрес покойного принцепса. Она, однако, не произвела большого впечатления на присутствующих, хотя поначалу Нерона слушали очень внимательно. Внимание сменилось ироническими улыбками, когда многие узнали стиль Сенеки. Ворчали старики, язвительно утверждавшие, что Нерон стал первым правителем, которому понадобилось чужое красноречие. Вспоминали Гая Юлия Цезаря, соперничавшего с величайшими ораторами своего времени, не исключая и знаменитого Цицерона, Августа, легко и свободно произносившего свои речи, Тиберия, прекрасно владевшего искусством произносить продуманные, взвешенные речи, наполненные богатым содержанием. Даже Калигула, несмотря на свой поврежденный ум, умел говорить сильные речи от себя, даже Клавдий, всеми почитаемый дурачком, когда говорил, обдумав, свои речи, бывал временами выразителен. Так что ораторскому дебюту Нерона сопутствовало некоторое разочарование. Оно, однако, быстро прошло, когда молодой принцепс выступил в сенате, где, собственно, со специального сенатского постановления относительно вручения ему верховной власти и согласия с этим войска и начиналось его законное правление.[25] Бальзамом на душу всех сенаторов, да что там сенаторов, всего римского народа, были его слова о том, что править он будет по начертаниям Августа.[26] Далее следовали бесконечные планы начинающегося правления, которые вызвали подлинно всеобщее одобрение и искренний прилив народных симпатий к столь достойно начинающему свой путь во власти императору. Нерон «сказал о том, что располагает примерами и советами, как наилучшим образом управлять государством, что его юности не довелось соприкоснуться с междоусобными войнами и семейными раздорами и что поэтому он не приносит с собою ни ненависти, ни обид, ни жажды мщения. Затем он наметил будущий образ правления, отмежевываясь главным образом от того, что еще вызывало озлобление: он не станет единоличным судьей во всех судебных делах, дабы, заперев в своем доме обвинителей и подсудимых, потакать таким образом произволу немногих могущественных; он не потерпит под своей кровлей никакой продажности, не допустит никакого искательства; его дом и государство будут решительно отделены друг от друга. Пусть сенат отправляет свои издревле установленные обязанности, пусть Италия и провинции римского народа обращаются по своим делам в трибуналы консулов; пусть консулы передают их в сенат; он же будет ведать лишь теми провинциями, которые управляются военною властью».[27]

Программа, безусловно, продуманная. Сначала — экскурс в прошлое, напоминающий о том, при каких не самых благоприятных обстоятельствах приходили к власти предыдущие владыки Вечного города. Цезарь и Август получали власть в результате кровавых гражданских войн. «Семейными раздорами» деликатно названы приходы к власти Калигулы и Клавдия. Первый, как говорили, стал принцепсом после того, как придушил никак не желавшего умирать Тиберия, а Клавдий наследовал пронзенному мечами заговорщиков родному племяннику. Наконец, он человек юный, неиспорченный, потому не чета тому же Тиберию, обретшему власть в пятьдесят шесть лет и проявившему в старости все дурные привычки, за несколько десятилетий накопившиеся и до поры скрываемые.

Политическая составляющая программы Нерона выглядела действительно возвращением к идеальной форме правления, провозглашенной некогда Августом, когда принцепс не самовластный правитель империи, но лишь первое лицо в государстве, являющееся гарантом его единства и внутреннего мира в нем, отвечающий за его финансовое благополучие и военную мощь, но твердо соблюдающий законы и представляющий всем древним учреждениям, созданным римским народом, исполнять свои традиционные обязанности. Принцепс, сотрудничающий с сенатом, не ущемляющий его установленных прав, разумно, согласно законам делящий с ним государственное управление, — таким предстал Нерон перед сенатом римского народа в первые дни своего правления и, надо сказать, в первые его годы старательно соблюдал эти достойные принципы.

Милость, проявленная Нероном к сенату, вовсе не ограничивалась стенами курии, где отцы отечества заседали. И в отношении широких слоев римского народа он «не пропускал ни единого случая показать свою щедрость, милость и мягкость. Обременительные подати он или отменил, или умерил. Награды доносчикам по Папиеву закону он сократил вчетверо. Народу раздал по четыреста сестерциев на человека, сенаторам из знатнейших, но обедневших родов назначил ежегодное пособие, иным до пятисот тысяч, преторианские когорты на месяц освободил от платы за хлеб. Когда ему предложили на подпись указ о казни какого-то уголовного преступника, он воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Граждан всех сословий он приветствовал сразу и без напоминания. Когда сенат воздавал ему благодарность, он сказал: «Я еще должен ее заслужить». Он позволял народу смотреть на свои военные упражнения, часто декламировал при всех и даже произносил стихи, как дома, так и в театре; и общее ликование было таково, что постановлено было устроить всенародное молебствие, а прочитанные строки стихотворения записать золотыми буквами и посвятить Юпитеру Капитолийскому».[28]

Тацит со своей стороны подтверждает, что в отношении прав сената принимать самостоятельные постановления Нерон «не нарушил своего обещания, и сенат действительно беспрепятственно вынес по собственному усмотрению немало решений: так, он постановил, что никому не дозволяется брать на себя защиту в суде за какое бы то ни было вознаграждение, будь то деньги или подарки».[29]

Оказался верен Нерон и своему обещанию противодействия казнокрадству. Он вскоре отстранил от заведования финансовыми делами империи всесильного вольноотпущенника Палланта. В свое время Клавдий, доверив Палланту финансы государства, совершенно его не контролировал. Результат оказался вполне предсказуем — состояние Палланта увеличилось до фантастических размеров. Секретарь Клавдия, другой «великий вольноотпущенник» Нарцисс, от Палланта старался не отставать. Наконец, оба оказались так богаты, что когда однажды Клавдий «пожаловался на недостаток денег в казне, то в народе остроумно говорили, что у него могло быть денег в изобилии, если бы эти два отпущенника приняли его в свою компанию».[30]