Следы в пустыне - Кристоф Баумер

Меня впечатлило то, что ни один из разнообразных религиозных символов не был уничтожен, как это зачастую случается. Была ли причиной тому величина камня, достаточная для того, чтобы, уважая свидетельства иной веры, приверженцы следующей не высекали собственные поверх них? Такая терпимость к чужой вере отозвалась эхом в речи монгольского великого хана, внука Чингиза, Мункэ (правил с 1251 по 1259 г.), когда францисканец Виллем из Рубрука (1215–1295), посланник короля Франции Людовика IX, старался обратить его в католичество. Мункэ отвечал: «Мы, монголы, считаем, что есть только один бог (Тенгри, бог неба), в котором мы живем и умираем, и мы преданы ему всем сердцем. Но так же, как бог дал руке несколько пальцев, он дал людям и несколько разных путей для достижения блаженства»[8]. Священный камень в Тангце похож на вселенский алтарь во имя религиозной терпимости.

Когда я пересказал Анчуку речь хана Мункэ, он вздохнул и объяснил, что индийские ладакхи, за исключением живущих в районе Каргил, — миролюбивые буддисты, но они испытывают все растущее давление исламских экстремистов. Последние несколько лет проповедники, финансируемые Саудовской Аравией, определенно стали раздавать немалые деньги на юго-западе Ладакха с целью привлечь людей в только что выстроенные мечети, а детей — в мусульманские школы.

Анчук ссылался на два разных конфликта. Первый связан с Кашмиром, который был поделен между Индией и Пакистаном в 1947 г., что впоследствии привело к трем кровопролитным войнам, в 1948,1965 и 1971 гг.

Отношения между двумя странами остаются напряженными, и до недавнего времени ежедневная артиллерийская перестрелка была обычным делом. Однажды в 1998 г. я сам едва не стал жертвой взрывоопасной ситуации в Каргиле, где проживает многочисленное мусульманское население: средь бела дня у стоянки такси взорвалась бомба, унесшая жизни девяти человек. Тремя часами раньше я оказался на этом самом месте по пути в Лex.

Второй конфликт тлеет с 1842 г., когда индийский правитель Джамму захватил буддистское княжество Занскар на западе Ладакха и содействовал расселению там мусульман (которое продолжается и по сей день). После разделения Кашмира Занскар был приписан к почти полностью мусульманскому району Каргил. Буддистскому населению Занскара с этим смириться было трудно, поскольку на должности в местном управлении и общественных школах назначались только мусульмане. В 1976 г. это привело к яростным столкновениям между буддистами Занскара и мусульманами Каргила. С недавних пор исламизация Занскара и западного Ладакха усилилась благодаря возведению мечетей и введению мусульманских общественных институтов, финансируемых странами Персидского залива, включая Саудовскую Аравию.

Хельмут де Терра, геолог, который впервые навел меня на след несториан, вторично приезжал в Тангце за 66 лет до моей поездки. Я подумал, что, возможно, еще остался в живых кто-нибудь из тех, кто его помнит. Посетив монастырь Тангце, принадлежащий тибетской школе Дрикунг Кагьюпа, я спросил, есть ли в деревне люди, которым не меньше 80 лет от роду.

Настоятель рассмеялся, поняв причину моих расспросов. Он пообещал пригласить всех старейшин деревни на ладакхские пироги и чай с маслом в монастырский дворик, с условием, что я оплачу расходы. На следующий вечер, громко и весело переговариваясь, собрались полдюжины стариков. Через некоторое время один из них, по имени Пунцок Намгьял, обратился к нам с Анчуком:

— Толи 65, толи 70 лет назад несколько иностранцев приехали в Тангце: двое мужчин и с ними одна или две женщины. Один из них все бегал вокруг с машинками, которые прижимал к глазам, и делал много заметок и зарисовок в своем блокноте. Второй проводил целые часы, фотографируя камень с надписями, и собирал растения. Через несколько дней они двинулись дальше, к озеру Пангонг.

Я был совершенно уверен, что первый из упомянутых им людей был Хельмут де Терра, а второй — его товарищ по путешествию, знаменитый биолог и зоолог Джордж Эвелин Хатчинсон. Одной из женщин, скорее всего, была Рода Хоф де Терра. Даже притом что Пунцок не мог припомнить больше никаких подробностей, его воспоминания создавали эмоциональную связь с де Терра и несторианами.

Мои поиски продолжались в районе Тур-Абдина, расположенном на юго-востоке Турции. Я прибыл в Диярбакыр, неофициальную столицу Турецкого Курдистана, который образует как бы западные ворота Тур-Абдина. Город стоит на реке Тигр — путешественник, плывя вниз по течению, мог бы со временем достичь Багдада и Персидского залива. Городские стены из черного базальта, ровесники римлян и византийцев, придают Диярбакыру пугающий колорит, который может вызвать клаустрофобию.

В 1970-х здесь кипела гражданская война между курдскими повстанцами, турецкой армией и турецким ополчением, которое доделывало за армией грязную работу. В конце 1980-х в конфликт вступила «Хезболла». Только арест Окалана, лидера Курдской рабочей партии (КРП), в феврале 1999 г. и одностороннее прекращение ею огня принесли некоторую разрядку. Диярбакыр с его мешаниной враждующих группировок и бурным прошлым — такое же приятное и гостеприимное место, как банка со скорпионами.

Я получил свою небольшую дозу этой кипящей ярости, когда взобрался на городскую стену, чтобы сфотографировать вид Диярбакыра с одной из 72 ее башен. Дюжина юнцов последовала за мной и попыталась оттолкнуть меня от парапета внешней части стены, которая обеспечивала какую-никакую защиту, к неогороженной внутренней части, падение с которой на расположенную внизу пыльную рыночную площадь привело бы к самым печальным последствиям. Я не говорю по-турецки, но требование «сто долларов» невозможно понять неверно. У меня не было выбора. В этот момент раздался выстрел. Внизу стоял человек в гражданской одежде, с пистолетом в руке и громко кричал «полиция!», чем немало смутил нападающих. Воспользовавшись случаем, я сшиб стоявшего рядом юнца с ног и быстрее ветра помчался по ближайшей лестнице вниз. Когда я добрался до места, где стоял мой спаситель, чтобы поблагодарить его, он уже исчез — как сквозь землю провалился.

Название города — Диярбакыр — уходит корнями в далекое прошлое. Чаще всего его связывают с племенем Бени-Бакр, обитающим в прилегающей местности, но лично я предпочитаю другое объяснение, которое выводит турецкое «Диярбакыр» от арабского «Дейр Бакира», обозначающего «монастырь Девы». И в самом деле, город Диярбакыр, ранее известный как Амида, вплоть до конца Средневековья был чисто христианской общиной. Сегодня там живут лишь несколько христианских семей, чьи ветхие лачуги лепятся к базальтовым стенам, стоящим на страже сирийской ортодоксальной церкви Девы Марии, в которой я побывал. Только после того, как я несколько раз стукнул булыжником в запертые железные ворота, угрюмый мужчина отпер их, и я очутился с ним лицом к лицу. Выражение его глаз было настороженным и недоверчивым — с таким мне приходилось часто сталкиваться при первой встрече с представителями христианских меньшинств. Однако вскоре недоверие уступило место традиционному восточному гостеприимству.