Князь Холод - Дмитрий Евдокимов

– Нет-нет, Михаил Васильевич, – мой собеседник наконец-то сумел справиться с изумлением, – поскольку я являюсь инициатором разрыва, то должен возместить вам ущерб. Таковы правила.

Это было действительно так, но я должен был предложить – не люблю быть должным кому бы то ни было. Активно отговаривавший меня от этого шага Сушков едва слышно выдохнул с облегчением. Но денежные долги – это еще не всё. Я рассчитывал, что Калашников мне сможет пригодиться в будущем. А потому кроме списания долгов договорились еще об оказании мне нескольких услуг информационного свойства. Что мне могло потребоваться, Юрий Иванович представить толком не мог, но никакой угрозы своему состоянию в таком требовании не усмотрел и, недолго думая, согласился.

Уже после того как мы ударили по рукам, я озвучил свою первую просьбу – подыскать грамотных рудознатцев для обследования территории Холодного Удела и окрестных гор на севере страны. В полезных ископаемых я ничегошеньки не понимал, но в то, что их совершенно нет в горах, категорически не верил.

Да-а. Окажись на моем месте «нормальный», «правильный попаданец», уже давно бы под пнутым наудачу камнем обнаружил богатейшую золотую жилу или россыпь алмазов. А у меня вот как-то не получался подобный фокус. По всей видимости, мое везение заключалось в возможности жизни в теле молодого князя Бодрова. Справедливости ради стоит отметить, что, даже попадись на моем пути золотая жила или алмазное месторождение, я бы запросто прошел мимо. Потому что и в этом никогда не разбирался. Вот такой я непутевый попаданец – ни бриллиант с земли подобрать, ни пулемет изобрести. Ну, да ладно, уж какой есть.

Когда весьма довольный самим собой Калашников удалился восвояси, мы с Сушковым еще некоторое время посудачили о нем, порассуждали на тему мотивов его поступка и порадовались удачной сделке. То, что мне эта помолвка со вчерашней купеческой дочерью не нужна, было абсолютно ясно, но чтобы вот так просто разрешить вопрос без материальных потерь да еще оставить известного своей хваткой нувориша в положении должника – это можно было считать удачей. Впрочем, мой управляющий утверждал, что Юрий Калашников подыскал для своей дочери более выгодную партию – ходил слух, что якобы сговорились они породниться с семейством Чемезова. А Чемезов тоже был купцом, недавно получившим дворянство из царских рук. Вот и правильно, они одного поля ягоды, так и пусть роднятся между собой.

Афанасию я ничего говорить не стал, но про себя ехидно усмехнулся несуразности этой ситуации. Человек богаче меня раз так в пятьсот, а поди ж ты – брак с его дочерью будет ущемлением именно моего достоинства. О времена! О нравы! Придет время, когда ситуация перевернется с ног на голову, но не сейчас, не сейчас.

Кузьмич умчался решать вопросы с покупкой лошадей для полковых фургонов. А я попытался в очередной раз «влезть» в память князя. Как и прежде, безрезультатно. Память Михаила Бодрова в данном теле отсутствовала напрочь, поэтому ни единого факта из его жизни я вспомнить не мог. И это являлось громадной проблемой, ибо в каждом человеке существуют тысячи маленьких мелочей, которые идентифицируют его для окружающих: все эти взгляды, движения, интонации, привычки. А у меня нет ничего для подтверждения личности князя. Я совершенно другой человек: по-другому говорю, по-другому двигаюсь, по-другому думаю. Удастся ли объяснить произошедшую с Бодровым метаморфозу последствиями ранения? Ладно еще здесь, на севере, где общаться приходится в основном с княжеской челядью и малознакомыми людьми из Белогорска, но со дня на день предстоит отправляться в столицу, а в Ивангороде князя знали слишком многие, там острых ситуаций не избежать.

И как, скажите на милость, выкрутиться из этой ситуации? Ведь я даже не знал, в каком качестве должен появиться в Ивангороде: полковника Белогорского полка или обычного «гражданского» князя? Дело в том, что поручение знатным людям формировать новые полки было обычной практикой пытающегося создать боеспособную армию Ивана Шестого. Наследник престола царевич Федор сформировал уже два пехотных полка и один драгунский, назначив в них командирами доверенных людей. Князь Григорянский сформировал Зеленодольский пехотный полк и был назначен его полковником. Граф Воронцов набрал Клинцовский драгунский полк и стал его командиром. Но распространится ли эта практика на опального Бодрова? Насколько осерчал государь на своего воспитанника? Как он вообще относился к Михаилу? Договаривались ли они с князем о чем-то на словах? Ответов на эти вопросы у меня не было. А поскольку никакого документального подтверждения о моем назначении командиром полка не было, то я и боялся попасть с этим делом впросак. Уж мне ли не знать, кем является человек без бумажки.

Поеду в столицу в гражданской одежде, а там уж попытаюсь сориентироваться. По крайней мере, за сам полк краснеть не придется – к этому делу я отнесся со всей ответственностью. Тем более что каждодневная рутинная работа отлично отвлекала мою голову от дурных мыслей. Я старался принимать участие в решении любых вопросов – от набора и обучения рекрутов до качества пищи и вооружения. И здесь нашел-таки несколько проблемных мест, где благодаря своим знаниям и личным средствам удалось внести кое-какие улучшения.

Самой большой моей удачей на этом поприще стала переделка штыка. Существовавший здесь штык вставлялся прямо в ствол фузеи, в народе именуемой просто ружьем. Подобная конструкция ровно вдвое сокращала возможности солдата-пехотинца, заставляя заранее делать выбор между стрельбой и штыковой атакой, а решение проблемы настолько лежало на поверхности, что я поначалу никак не мог поверить в то, что окружающие не видят этого. Каким бы невероятным ни казался этот факт, но в земной истории происходило то же самое – лишь спустя несколько десятилетий после изобретения штык стали насаживать на ствол ружья. Не знаю, сколько лет здесь прошло с момента принятия на вооружение штыка, но с моей стороны было бы большой глупостью не воспользоваться ситуацией. Так что кузнецы Белогорска готовы были на руках меня носить после получения заказа на переделку тысячи штыков.

Узнав о том, что в полках царевича Федора держат помимо двух уставных пушек еще две-три дополнительные, я тоже решил проявить инициативу, справедливо рассудив, что многочисленная артиллерия лишней никак не будет. С этой целью я за свои кровные деньги приобрел еще две пушки и две гаубицы, позволявшие вести стрельбу по навесной траектории. Ну и на боеприпас пришлось потратиться – должна же быть практика у пушкарей.

Не знаю, как у кого, но у меня на основе исторических книг и фильмов сложилось впечатление, что в семнадцатом-восемнадцатом веках пушки стреляли исключительно ядрами, взрывавшимися в гуще врагов и поражавшими живую силу противника взрывной волной и массой осколков. Всё было совсем не так! Такие снаряды были, но назывались они бомбами, взрывались не когда ударялись о землю, а когда догорал фитиль, и считались весьма дорогим и ненадежным боеприпасом. Поэтому в основном во вражеские ряды швырялись цельные чугунные ядра, тупо сносившие на своем пути любые препятствия, будь то люди, кони или легкие защитные заграждения. Стрелять полагалось по пологой траектории, чтобы ядро могло сбить как можно большее количество врагов, а потом, срикошетив от земли, продолжить свое черное дело. Впору было вспомнить старый анекдот о каучуковой бомбе, которая «продолжает прыгать». Кроме бомб и ядер были еще зажигательные снаряды – брандскугели – и картечь – для близко подошедшей пехоты или конницы.