Моя прекрасная жертва - Джейми Макгвайр

Гуннар вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами:

– Меня пригласили на ужин в тот момент, когда объявились мои родители. Мне как бы пришлось согласиться.

Сразу поняв, что я имею в виду, Гуннар покачал головой и улыбнулся:

– Бедный парень!

– Он все знает, – сказала Кёрби.

– Ну тогда сам виноват.

Я достала у себя из-за спины подушечку и, прижав ее к груди, ответила:

– В любом случае это только ужин. Я не собираюсь никому разбивать сердце.

– То же самое я сказал этой девчонке, когда она пригласила меня на свидание, – усмехнулся Гуннар.

Кёрби выхватила у меня подушку и огрела его по голове:

– Прекрати это всем говорить! Люди еще поверят, что так и было!

Не переставая улыбаться, Гуннар поднял с пола упавшую подушку и легко бросил ее обратно Кёрби.

– Может, я хочу, чтобы ты сама в это поверила? Тогда дело выглядело бы так, будто мне не пришлось за тобой бегать.

Кёрби растаяла. Без особых усилий Гуннар усадил ее к себе на колени и чмокнул в губы.

– Рада, что вы выметаетесь! – отрезала я, когда он вместе с ней поднялся с дивана и поставил ее на ноги. – А то меня уже тошнит от ваших нежностей.

Гуннар за руку повел Кёрби к выходу. Она обернулась и показала мне язык. На пороге они оба остановились.

– Удачи тебе завтра! – сказал Гуннар.

Мордочка Кёрби заострилась от лукавой улыбки:

– Это парню нужно пожелать удачи!

– Проваливайте! – Я схватила с дивана подушку и швырнула в своих гостей.

Они успели выскочить на лестницу и захлопнуть за собой дверь. Подушка ударилась о старую деревянную панель и упала на бежевый ковер. С трудом подняв свое тело со стула, я поплелась к кровати. Покрывало было уже снято. Я села, сунула ноги под одеяло и, натянув его до подбородка, улеглась.

Устроившись поудобней, я глубоко вдохнула воздух свободы, которую заслужила, прожив полных пять лет сама по себе наедине с собственной печалью и виной. Я могла бы позволить родителям принимать решения за меня, но, вопреки опасениям и здравому смыслу, вырвалась на волю. Теперь они время от времени ко мне заявлялись, но были уже не в силах причинить боль.

Веки отяжелели, я несколько раз моргнула, готовая провалиться в спокойный сон – без ярких огней, белых стен и чужих людей, хватающих меня за руки или кричащих издалека. Через месяц после моего вселения на этот чердачок мои кошмары сменились снами об омлетах, чизкейках и чае со льдом. О Чаке, который ругается у плиты, и о Федре, подыскивающей лучшие места для постоянных посетителей. Невероятные удушающие страхи исчезли, и все пришло в норму.

Я глубоко вздохнула. На этот раз мое кафе мне не приснилось. Мне приснился Тэйлор.

Проснувшись от блеяния будильника, я ударом ладони нажала кнопку отбоя. Ноги запутались в простынях, а одеяло, как всегда, свалилось на пол. Я потянулась и медленно села, жмурясь от яркого света, льющегося в окно. Падая на беленые стены, он казался еще резче, но я ни в коем случае не хотела просить Федру что-то менять. Они с Чаком и так отдали мне этот чердак почти бесплатно, чтобы я могла подкопить денег.

Я надела одну из десятка маек с V-образным вырезом, которые хранились в моем шкафу, и влезла в свои любимые выцветшие джинсы из секонд-хенда. Я купила их через пару дней после того, как Федра нашла меня спящей в машине и предложила жить в квартирке над кафе. Еще дней через десять родители отбуксировали ту самую машину и продали ее.

В их доме я оставила кучу дизайнерской одежды и обуви, а здесь, на чердаке, мой крошечный шкафчик стоял полупустой. Сбегая от родителей, я забрала с собой только сумку с самым необходимым (туалетными принадлежностями, бутылкой воды, перекусом и коробкой из-под кроссовок), машину и то, во что была одета. За пять лет работы в «Пиле» я прибавила к этому пять пар джинсов, три пары шорт и с десяток кофточек. Я запросто обходилась без большого гардероба: ходить все равно было некуда.

Сцепив несколько прядей волос на затылке, я оставила челку незабранной и мысленно выругалась, зная, что буду задевать ее ресницами каждый раз, когда моргаю. Мне уже давно следовало бы посетить парикмахерский салон «У Фэйлин». Я заглянула в ящик, где лежали ножницы, но решила пока за них не браться: ведь вечером меня ожидал ужин с симпатичным, но явно невезучим парнем из пожарной бригады. В моем сне он был так неотразим, что вызывал оргазм при одном только взгляде. Поскольку реальность не могла идти ни в какое сравнение с этим идеальным образом, я заранее настроилась на разочарование.

Умывшись и покончив с остальными утренними делами, я взяла свой передник, вышла за дверь и быстрым движением повернула ключ в замке. Несколько шагов по узкому коридорчику, пятнадцать ступенек – и я снова в кафе «Пила».

Чак уже стоял у заготовительного стола, а Федра пересчитывала деньги в кассе, и утреннее солнце играло серебряными нитями в ее волосах.

– Как будто никуда и не уходила, – изрекла я.

– Ты так каждое утро говоришь, – ответила Федра.

– Потому что я каждое утро так чувствую.

– И это ты тоже говоришь каждое утро. – Чак поставил в окошко между кухней и залом тарелку блинчиков в сиропе с облачком взбитых сливок и ломтиками клубники.

– Официально заявляю, что, кроме этого кафе, есть еще только одно место, где я хотела бы оказаться.

– И окажешься, – сказал Чак.

– Детка, – начала Федра предостерегающе, – он ужасно симпатичный…

– Ничего, – пробормотала я, жуя большой кусок блина. – Меня это не смутит.

– Он сюда за тобой подъедет? – спросил Чак, облокотившись о полочку окошка (она была достаточно широкой, чтобы в часы наплыва посетителей мы могли ставить на нее по пять тарелок враз).

Толкнув двустворчатую дверь, на кухню вошел Гектор. Чак повернул голову в его сторону:

– Доброе утро.

– Здравствуйте, мистер Чак! – Гектор уселся в конце барной стойки.

Он помолился над омлетом, который принес из кухни, и отправил в рот сразу четверть порции. За его спиной виднелась лестница на мой чердак.

– На что загляделась, Фэйлин? – спросила Федра.

– Кто угодно может подняться из зала по этим ступенькам, и раньше это меня напрягало.

– Но потом ты увидела, что я не церемонюсь с чересчур любопытными посетителями.

– Даже если это дети, – усмехнулся Чак. – Помнишь, как ты довела до слез мальчишку Моррисов?

– Он уже почти взрослый парень. Ты когда-нибудь перестанешь припоминать мне тот случай?

– Никогда. Мне нравится, какое у тебя становится лицо, когда я об этом заговариваю.