Самые веселые завийральные истории - Юрий Вийра

— Оно, между прочим, довольно противное, — заметил папа. — Я пробовал.

— Ничего, привыкну.

И девочка поселилась на необитаемом острове в океане. А там жил людоед. Он схватил ее и хотел съесть.

А девочка говорит:

— Не ешьте меня. Я не прошла медицинский осмотр. Вдруг у меня плоскостопие? Или глисты.

Людоед отпустил девочку.

— Вдруг я заразная: у меня желтуха, краснуха и чернуха?

Людоед даже отскочил.

Вскоре он покинул остров. Теперь он работает в школе учителем биологии. Особенно любит рассказывать детям про анатомию человека, про его внутренние органы: печень, сердце, легкие…

А девочка приехала в конце лета — и ее сразу, без всякого медицинского осмотра, приняли в школу. Еще бы: столько месяцев прожить на необитаемом острове в океане! Она была такая загорелая, такая сильная!

У нее только спросили: «Как у тебя со зрением?» Девочка усмехнулась, подняла копье из железного дерева — она пришла в школу с портфелем и копьем — и с другого конца класса пригвоздила к стене муху, жужжащую над головой учителя биологии. И подмигнула ему. Ясно, что по биологии пятерка ей будет обеспечена.

Папа мне рассказывал, что люди бывают «совами» и «жаворонками». «Совы» любят ночь, они поздно ложатся спать и поздно встают, а «жаворонки», наоборот, рано ложатся и рано встают. Я — «жаворонок», а папа — «сова». Поэтому он теперь, бедненький, мучается. Провожает меня утром в школу и спит на ходу. Так что еще неизвестно, кто кого провожает. Веду его за руку по тротуару и через улицы перевожу: погляжу в одну сторону, погляжу в другую и, если нет поблизости машин, тащу на другую сторону. За завтраком он читает мне про Малыша и Карлсона. Выпучит глаза — он научился спать с открытыми глазами — и вдруг ни с того ни с сего Карлсон превращается в какого-то Робинзона и начинает строить на крыше шалаш и охотиться на диких коз. Я говорю: «Папочка, ложись пораньше. Вот Вова из нашего класса ложится вместе с курами и встает с первыми петухами. Зубы чистит, гимнастику делает и даже успевает поиграть перед школой». Папа вздыхает: «Не могу. Не спится. Я же „сова“… Кстати, где твой Вова спит? Напросись-ка к нему в гости». Я напросилась и теперь Вову больше в пример не ставлю: он, оказывается, спит в курятнике, у него там своя жердочка есть.

Мне нравится идти с папой в школу. Вот сегодня. Вышли во двор, папа вдохнул воздух и говорит сквозь сон: «Дымом пахнуло; знать, деревня близко». Я его за руку дерг: «Папа, какая деревня — мы в центре Москвы живем!» Папа бормочет: «Тяжело? Дай рюкзачок понесу». Закинул меня вместо рюкзака к себе на плечи и пошел. К церкви на гору поднялся, дух перевел и спрашивает: «У тебя что, сегодня урок труда: весь пластилин захватила?» А я говорю нараспев: «Не сади-ись на пенек, не е-ешь пирожо-ок». Он один глаз приоткрыл, поглядел на рюкзак в руке и удивился: «Ты почему такая сине-красная?» Я не выдержала и рассмеялась: «Так это же рюкзак. Я на шее!» Папа спустил меня на землю и шагнул на мостовую. Сзади послышался отчаянный скрип тормозов. Из окна машины выглянул Алешкин папа — я его сразу узнала — и спросил: «Вас подвезти?» Алешка сидел на заднем сиденье и махал мне рукой. Папа открыл дверцу и сказал Алешкиному: «Подвиньтесь, пожалуйста». Алешкин папа подвинулся. Алешка открыл мне дверцу. Папы глянули на нас слипающимися от сна глазами и взмолились: «Ну еще пять минут! Времени достаточно», — ив секунду заснули, привалившись друг к другу.

Мы с Алешей поболтали:

— У тебя папа тоже «сова»? — спросила я.

— Ага.

— У вас сегодня тоже пять уроков? — Алешка учится в первом «А», я в первом «Б».

— Нет, четыре.

— Счастливые…

Через пять минут папы проснулись, поменялись местами, и еще через несколько минут мы подкатили к школе. Папа проводил меня до класса, а там уже Зинаида Ивановна сидела за своим учительским столом, и ребята вертели глобус с голубыми океанами. Я подумала: «Хорошо как!.. Только папы не хватает. Сидел бы в углу, на задней парте, и спал бы тихонько. Он бы никому не мешал».

Моя мама — муза. Когда папа сочиняет свои сказки, она стоит у него за креслом и, бренча на арфе, напевает одну очень древнюю, довольно заунывную мелодию. От этой мелодии у папы волосы встают дыбом, и он печатает на компьютере как угорелый. Иногда мама откладывает арфу и, помахивая руками, как крылышками, поднимается в воздух — она из тех муз, которые умеют летать. Мама кружит по комнате и поет, а заодно вытирает тряпкой пыль со шкафов. Потом она заглядывает в люстру и восклицает: «Ой, сколько здесь засохших мух и комаров! То-то в комнате такой тусклый свет. Надо помыть люстру». Папа со вздохом отрывает руки от клавиатуры и начинает помогать маме: она откручивает и подает сверху стеклянные плафоны, он их моет и вытирает. Прикрутив последний плафон, мама отлетает в сторону и, щурясь от яркого света, радостно говорит: «Вот теперь другое дело! Сразу намного светлее стало, правда?»

Папа кивает: «Правда, правда». Он уже сидит за компьютером и с нетерпением ждет, когда муза снова займется делом.

Кроме нас, никто не знает, что мама муза. На работе она — археолог, научный сотрудник. Пока мама дома, у папы все идет хорошо: и сказки получаются одна веселее другой, и в редакциях их берут без разговоров и сразу печатают. Стоит маме уехать в командировку или в экспедицию — у него сразу наступает «черная полоса». С каждым днем сказки становятся все мрачнее и мрачнее. В редакциях удивляются: «Куда ваше веселье подевалось?!» Папа бурчит в ответ: «В Прагу улетело», — мама была в Праге на конференции. Папа ходит по комнате, как зверь в клетке. Рвет рукописи на мелкие клочки и швыряет их в мусоропровод. Как-то раз даже засорил мусоропровод своими бумагами. Я сказала папе: «Вылей туда ведро воды — так наша соседка поступает, когда у нее мусор не проваливается». Папа набрал в ванной полное ведро и с размаха плеснул в мусоропровод. И промахнулся. Как сейчас помню: стоит папа на лестничной площадке, вода с него ручьями стекает, а он пальцы загибает — считает, сколько дней осталось до маминого возвращения.

Так продолжалось до сегодняшнего дня.

Вернулась я из школы, а папа сидит перед компьютером, обхватив голову руками. Я его окликнула.

Он обернулся:

— Ой, я не слышал, как ты вошла. В школе все нормально?

— Нормально, только пить очень хочется. Последним уроком была физкультура. Мы играли с первым «А» в вышибалу.

— И кто выиграл?

— Мы, конечно. Я троих осалила.

— А что было на других уроках?

— На других? Сейчас вспомню… Ах да! По математике за контрольную четверка. За сочинение пять — пять. А у тебя как дела?

Папа кивнул на экран монитора — там не было ни строчки.

Я сказала:

— Ясно. От мамы есть какие-нибудь известия?