Несчастливой любви не бывает - Галина Артемьева

– Но мы же так, прикалываемся! Никому плохо не будет! – пояснила она черному небу и внезапно налетевшему ветру.

Что-то как будто дрогнуло в ответ. Словно один кадр на другой наехал.

Наконец вышел ее друган с потертым полиэтиленовым пакетом, как у уличного попрошайки. В пакете лежало полно всего непонятного – смотреть запрещалось. В отеле он уложил все это добро в дорожную сумку. Они еще немножко пожили у океана, но, видно, устали уже от впечатлений, веселья прежнего не было, и хотелось домой.

Дома завертелись дела, приглашения, встречи. Подкатил Хэллоуин – веселый праздник с переодеваниями. Они с мужем оделись скелетами: на обтянутых черным телах фосфоресцировали белые кости. Праздник такой, что надо подсуетиться в нескольких местах побывать: везде смешно, знакомых полно, сплошные удивления. Все только и говорят про какую-то старую фабрику, дескать, там глупость и бред, скука и не пойми чего. Ее друг-фотограф после Гаити дизайнером заделался, оформил помещение для праздника. Какой фотограф, такой и дизайнер – полный маразм. Но глянуть надо одним глазком на дело рук идиота. (Кто его после этого еще чего оформлять позовет, хотелось бы знать?)

От старого здания так и разило жутью и тленом. Какой-то вой нечленораздельный раздавался, хриплые вздохи, усиленные динамиками, начисто лишали надежды, что все здесь происходит понарошку. Они пробрались по сомнительным мосткам внутрь.

– Ой, щас испугаюсь, – манерно пищал женским голосом ее муж-скелет.

Ей было страшно по-настоящему.

Ничего особенного увидеть и пережить не пришлось. Высоко над их головами, на бельевых веревках болтались всамделишные куриные головы, лапы скрюченные, перья, тоненькие сухие птичьи кости.

Да уж! Нафантазировал! Смотреть не на что. Лучше бы живых кур с петухами напустил. Петухи бы хоть клевались, кукарекали, куры кудахтали, гадили бы всем гостям, переодетым в нечисть, на ноги и еще куда-нибудь по мере их возможностей. Все ж развлекуха. А тут эти незатейливые части супового набора для малообеспеченных слоев населения покачиваются. Убожество полное.

Дружбан вился рядом, ожидая похвалы.

– Оч интерес-сно! – восхитился муж и подхватил дизайнера в танец смерти. Виден был светящийся скелет и тонкий юноша в костюме змеи, вьющийся возле черепа, ребер и позвоночного столба.

Шел отсчет последних минут, когда они еще были мужем и женой. И в эти финальные мгновенья она ничего такого не замечала. Спать только захотелось неодолимо. Но такое случалось и раньше, если перетусуешься. Она издалека жестами показала мужу, что едет домой. Смешно получилось: один скелет машет другому, складывает кости рук книжечкой, кладет на них череп с черными глазницами: «Засыпаю!» Другой скелет отмахивается резко: «Пока!» У них все строилось на доверии: если один устал, а другой недогулял, пусть все идет своим чередом для каждого по-своему.

Она только через пару недель догадалась, что вуду помогли. Когда подружки одна за другой начали квохтать по телефону, захлебываясь от восторга: «Твой с этим дизайнером недоделанным – сладкая парочка!» Она за это время мужа ни разу не видела. Секретарша позвонила, велела не ждать – дела. Мобильный не действовал. Свекровь ничего не знала, сама до сына дозвониться не могла, но была уверена, что все нормально: «Дела есть дела, вернется – мы ему покажем, как исчезать без предупреждения».

Потом объявился совсем чужой человек, представившийся адвокатом, которому поручено вести дело о разводе. Она рыдала: «Я хочу поговорить с мужем, дайте мне поговорить с мужем! Я все объясню!» Она же знала, что муж ни при чем, что это действует заклятие колдуна, которое она же сама и сварганила, и оплатила для всеобщего веселья.

Встретиться с мужем с глазу на глаз не удалось. Уже в загсе, где они обязаны были появиться вдвоем, она поразилась изменениям в нем: другая прическа, локончики на шее лохмушечками, взгляд враждебный.

– Подумайте! – настаивала работница загса. – Семь лет женаты!

Тот, кто раньше был мужем, отчеканил с отвращением, повернувшись к своей первой любви: «Я не люблю тебя! Я тебя не люблю!» В его голосе звучало такое удивление (семь! лет! вместе! с ней???!), что вопросов больше не было.

Она жила у родителей. Опять же – что такое «жила»? Лежала, отвернувшись к стене. Горя не было. Просто хотелось, чтоб стенки со всех сторон и сверху – крышка.

Изредка доносились «вести с полей». Через полгода «федик» насытился своей победой. За это время обожающий его бойфренд купил ему дивную квартиру-пентхаус в центре столицы, открыл представительную фотостудию, повозил конкретно по миру. Стал обременять своим назойливым вниманием. Тем более что, будучи в Париже как участник выставки авангардного фотоискусства, голубенький принц снова влюбился без мер и границ. На этот раз в пожилого миллионера-вьетнамца, владеющего домами в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, не говоря уж о поместьях в Индокитае. К искусству вуду прибегать не пришлось: изысканный азиатский царек сам проявил бешеную инициативу, по-деловому обозначив цену своего чувства. В цене сошлись. Бывший муж, задыхаясь от сердечной боли, молил о совместном счастье. Тогда пришлось его пожалеть, объяснить, чему он обязан пылкости своего чувства. Вернее, кому. Откровенничал от души, а зря. И у накрепко охмуренных остается, оказывается, где-то на дне души умение обижаться на своих повелителей. «Федик» был избит до полной неузнаваемости холеных черт. После чего пострадавший немедленно отбыл расколдовываться.

К ней он все равно не вернулся. Не к чему было возвращаться. Каждому предстояло прокладывать новый жизненный путь, стараясь не вспоминать о прошлом.

Потом ее нашел тот случайный знакомый из памятного флоридского отеля, в котором она была «воплощением весны и светом счастья». Он убедил ее, что жизнь продолжается. Он научил, что когда кончается одно, обязательно должно начаться другое. Негативный опыт необходим. Как прививка от гибельной болезни. Прогоришь в лихорадке пару дней, зато зараза больше не опасна.

Они поженились. На свадьбе присутствовали только родственники. Она настояла, чтобы немедленно улететь. Запретила разглашать свой новый адрес.

Она поет. Скоро решится выйти на сцену. Главное – забыть, что из темноты на тебя смотрят не только любящие глаза.

Спаси, Господи, и помилуй старцы и юныя, нищия и сироты и вдовицы, и сущия в болезни и в печалех, бедах же и скорбех, обстояниих и пленениих, темницах же и заточениих…

(Из молитвы утренней)

1

А название чего-то старое. То ли Толстой, то ли Пушкин, то ли даже Державин. С восемнадцатого века взаимодействуем. «О юный вождь, сверша походы, Прошел ты с воинством Кавказ…»

Там красота! Горы громоздятся! Характеры куются будь здоров! И не скучно совершенно. То Печорин умыкнет дикую (по его мнению) девушку Бэлу, то он же коня загонит, то Жилин с Костылиным в плен попадут, и лица кавказской национальности станут с них выкуп требовать, то друг наш сердешный, всенародный богатырь уральский решит под Новый год по пьяной лавке разъедрить всех налево, и у него получится не только налево, но вполне всесторонне. Эх! Недаром все печально начиналось у Солнца нашей поэзии: