Протокол - Жан-Мари Гюстав Леклезио

Э-ге-ге, Джонни скачет,

Скачет гусем вдоль реки,

Вдоль красной реки рок-н-ролла.

Адам дослушал песню до конца, отбивая левой рукой ритм по столу. Потом он расплатился, вышел из бара, американский матрос открыл дверь WC и присоединился к товарищам.

Часом позже Адам встретил их в гриль-баре в Старом городе. Один из них узнал его — Бог знает почему, взял за локоть и шепнул что-то на ухо по-английски. Адам не стал слушать, угостил его сигаретой, дал прикурить и уселся на соседний табурет. Заказав сандвич с сыром и салатом, он повернулся к янки. Он ни о чем не думал и был почти мертв. Моряк сказал, что его зовут Джон Божоле и что он из Канады, из Монреаля, потом спросил: как ваше имя?

«Пюже-Тенье», — ответил Адам и откусил от сандвича.

«Я знал одну француженку, ее звали Мирей», — сообщил американец, повернулся к товарищам и что-то тихо сказал им, те в ответ рассмеялись. Адам жевал, чувствуя, как им овладевает скука, словно он провел день с марсианами, пытаясь объясниться с ними на множестве языков.

«Воюете?» — спросил он у Божоле, кивнув на китель с крошкой хлеба на лацкане.

«Нет, — покачал головой Божоле, — но служу, понимаете? Вы тоже?»

«Я свое отслужил», — сказал Адам, снова откусил от сандвича с салатом, прожевал и проглотил.

«Я люблю американские книги. Очень понравились Уиглсворт[3], Чайлд[4]и этот поэт, как его, Робинсон Джефферс[5], который написал «Фамарь». И Стюарт Энгстранд[6]тоже очень хорош. Читали?»

«Нет, — ответил Божоле. — Я музыкант — джазист. Альт-саксофонист. В прошлом году играл с Хорасом Парланом[7]и Шелли Мэнном[8]. И с Ромео Пенке[9]. Он флейтист. Я знаком с Джоном Эрдли. Он хорош. Очень хорош». — Американец постучал указательным пальцем по стойке.

«Но мне пришлось уйти — да, уйти, и вот…»

«Да, Стюарт Энгстранд, — подхватил Адам. — Здесь его не так хорошо знают, а в США считают, что он пишет для простых людей, верно? Мне он нравится; сочиняет простые мелодии. О мужиках, которые хотят красивых девушек и женятся на них. А поскольку те хороши, дела у них идут не слишком гладко. Но эти парни крутые, не то что здешние слюнтяи. И всегда добиваются своего».

«Француженки хороши, верно? — спросил американец. — Я бы взял такую в жены».

«Да, — кивнул Адам, — я тоже…»

«Слушайте, — сказал американец, — хотите знать, какой была Мирей? Вот такой; такой! Летом носила маленькие соломенные шляпки, как вы их называете? У нее была белая собака. Теперь, наверное, уже подохла. Я хотел, чтобы она поехала со мной в Штаты. Да. Сказал ей, мол, поедем, а она ответила нет. А я бы очень хотел».

Моряк уставился на Адама. Потом спросил:

«Хотите выпить?»

«Нет, — ответил Адам, медленно повернулся, поставил локти на край стойки и прислонился позвоночником к углу металлической планки. Повернул голову налево и взглянул на трех военных моряков. Мир, состоящий из разговоров между незнакомцами, чаевых и бессмысленного времяпрепровождения, мог легко обернуться враждой, черствым хлебом, всполохами ужаса в ночи, а потом войной — с шифрами, паролями, отсутствием хлеба, взрывами, стрельбой, кровью и черным дымом пожарищ. Он предощущал войны во множестве точек земного шара; у него в мозгу был странный участок, заходящий на все остальные, что-то вроде джунглей, диковинный лес из колючей проволоки и жестких, негнущихся лиан с натыканными на каждых двенадцати сантиметрах острыми рогульками вместо листьев.

Важней всего было решить, чем заняться, когда война окончена. Можно заняться бизнесом, преподавать или всю оставшуюся жизнь писать романы об армии. Можно на худой конец податься в джазовые музыканты, как Джон Божоле из Монреаля в Канаде. Или остаться на сверхсрочную, закинуть за спину вещмешок и сбежать в горы с тяжелым пулеметом в руках; пустоши, башни, гарриги в 6 часов утра, когда лениво клубящийся туман стелется вдоль земли, наполовину скрывая рельеф местности — идеальные условия для резни, пролет уток. Разве возможно, пережив все это, уйти из армии, подняться на вершину холма, жить одному в заброшенном доме, поставить рядом два шезлонга и дни напролет потеть на солнце почти голым, а иногда совсем голым?

Полагать, что нет нужды зарабатывать деньги, чтобы выжить, но следует защищаться от всех тех (а их немало), кто хотел бы вас убить.

Адам пытался вспомнить хоть что-нибудь, что связало бы его с десятью предыдущими годами жизни; фраза, армейская привычка, название места, которое точно укажет, каким был распорядок его дня и откуда он в конце-то концов явился.

В гриль-бар вошел французский солдат; он был в форме альпийских стрелков и, похоже, кого-то искал; он выглядел полным жизненных сил, как все люди, которым и дела нет до незначительных деталей бытия. Адама неудержимо к нему потянуло; он встал, подошел и заговорил, почувствовав, что на груди выступила испарина.

«Вы солдат, служите?» — спросил он.

«Да, а в чем дело?» — ответил тот.

«Какая рота?»

«Двадцать вторая, альпийские стрелки».

«Знаете Мсилу?[10]» — спросил Адам.

«Нет… Что это?» — удивился парень.

«Дыра в Алжире».

«Я там не был и, кстати…»

«Подождите! — перебил его Адам. — Дайте подумать, я кое-что смыслю в картографии. Вспомнил — это рядом с Борди Бу Аррериди[11]».

«Возможно, — кивнул солдат. — Простите, я занят. Жду даму…»

Он собрался отойти к столику, но Адам последовал за ним, не желая сдаваться.

«Мсила, что в Бибане?[12]У отрогов гор Ходна[13]— Ближайший город Сетиф[14]. Вы должны были слышать о Сетифе».