Яблоневый сад для Белоснежки - Наталья Калинина

– Вот, вот, смотри, ему почти полтинник, а он до сих пор не был женат! Что-то здесь не то! Это ненормально, Даша! Либо он тебя обманывает и у него – богатое прошлое, либо что-то у него не в порядке… гм… ну, в интимном плане. Как так можно!

Я парировала, что она меряет все российскими мерками, по которым женятся-разводятся очень рано, а в Европе (не знаю, в Латинской Америке, может быть, тоже?) семью заводят уже осознанно, имея прочную материальную базу и, следовательно, гораздо позже. Мама хмыкала, поджимала губы и тут же начинала противоречить сама себе:

– Смотри, Дашка, не упусти такого жениха! Ну что ты здесь забыла, какое будущее тебя ожидает в нашей нестабильной стране? Дурой будешь, если упустишь его! Ну и что, что ему уже под пятьдесят, значит, умный и зрелый человек. Смотри, какие письма хорошие тебе пишет!

Я смеялась и уверяла маму, что все сложится так, как и должно сложиться, и если Антонио – моя судьба, то никуда ни я от него, ни он от меня не денемся.

…Кажется, я задремала в шезлонге, потому что чье-то неожиданное прикосновение к плечу напугало меня. Я вздрогнула, мгновенно выныривая из омута сладкой дремы, и резко открыла глаза. Надо мной склонилась Роза.

– Сеньора, – сквозь зубы произнесла она. Видимо, такое обращение ко мне коробило ее. И протянула мне трубку радиотелефона: – Сеньор Антонио.

Слово «сеньор» она произнесла с подчеркнутым уважением, словно стараясь указать мне на лишь ей понятную разницу.

Я кивком поблагодарила Розу и взяла из ее рук трубку.

– Ола? – спросила-поздоровалась я и выразительно покосилась на бестактно оставшуюся стоять на месте домработницу. Ноль эмоций. Обратившись в слух, она замерла выжидающей скульптурой возле моего шезлонга.

– Ола, Дача! – весело поздоровался Антонио. Он все время забывал, как звучит наша русская буква «ш» и прозносил ее на испанский манер как «ч». Вот так я каждый раз в его устах перевоплащалась из девушки в загородный дом.

– Привет, Антонио! Не «дача», а «Даш-ша», – смеясь, поправила я его и бросила еще один выразительный взгляд на Розу, которая чуть заметно нахмурилась, услышав, что мы собираемся общаться на русском. И поскольку домработница вновь проигнорировала мой намек, я встала из шезлонга. Пусть мы с Антонио и собираемся общаться на лишь нам понятном языке, состоящем из набора русско-испанских слов, мне было очень неловко разговаривать под внимательным контролем чрезмерно любопытной Розы. Мелькнула даже нехорошая мысль: а не ревнует ли она меня к своему «сеньору Антонио»? Тогда стала бы понятна та неприязнь, которую она испытывает ко мне.

– Ты где? – этот вопрос мы задали друг другу одновременно, и оба рассмеялись. Антонио уступил мне право ответить первой, и я, перейдя на испанский (пора привыкать!), сообщила, что нахожусь в его саду. Из его же ответа, составленного специально для меня из максимально упрощенных фраз, стало ясно, что у Антонио есть очень важное дело и что домой он прибудет только к ужину. Но завтра, поняла я с его слов, мы поедем гулять в Барселону и весь день проведем вместе. Хочу ли я этого, спросил он у меня. Странный вопрос! Конечно, хочу!

До прихода Антонио я успела прочитать еще два урока испанского, пообедать (Роза прямо в сад на подносе принесла приготовленную на гриле свинину с жареным картофелем и кофе с молоком), позвонить со своего мобильного маме и разобрать чемодан с сумкой. Я убрала в шкаф свою немногочисленную одежду: три футболки с короткими рукавами, четыре – с длинными, две «толстовки», две пары джинсов и легкую болоньевую курточку. Сложила в один выдвижной ящик нижнее белье, в выборе которого тоже отдавала предпочтение спортивному стилю – гладкая ткань без кружев, единственное, на что я «покупалась», так это на цвета. Люблю цветное белье. Другой ящик заняла колготами и носками, в третий положила спортивные тапочки, кроссовки и единственные ботинки на каблучке. Заполненными оказались лишь три ящика и оставалось еще два. Я разочарованно заглянула в опустевший чемодан, словно ожидая найти в нем еще что-нибудь, и вздохнула. С собой я взяла лишь любимую одежду и обувь «на каждый день», а остальное собиралась купить уже здесь. Но пустые ящики-полки не любила, они создавали тоскливое ощущение незавершенности, нестабильности, казенности. Словно своей пустотой намекали на то, что я здесь – временно, как в гостиничном номере.

Что за глупые мысли лезут в голову?

Вынутые из сумки книги и диски я выложила на трюмо – к косметике, взяв на заметку, что надо бы попросить Антонио купить небольшую этажерку. Стопка книг и выставленные по поверхности трюмо баночки-скляночки с моей косметикой создавали некую иллюзию обжитости комнаты. Я, бодро улыбнувшись своему отражению, громко сказала:

– Все будет хорошо.

«Все будет хорошо» – мой девиз. Моя мантра. Моя молитва. Все будет хорошо, иначе и быть не может.

Приняв напоследок ванну, я облачилась в свой любимый, немного вытертый, но от этого ставший еще более уютным домашний костюм. И только собралась устроиться на диване с книгой, как в дверь деликатно постучали. После моего ответа вошел муж.

– Ола, Дача!

– Даша, – машинально поправила я его. Еще чуть-чуть, и стану отзываться на «дачу».

– Даш-ша, – старательно выговорил он. – Как ты? Что ты делаль?

Он, сев рядом на диван, обнял меня одной рукой и уткнулся носом мне в висок. Я чувствовала щекой его шершавый подбородок, и мне были приятны эти покалывающие кожу прикосновения. И я не без удовольствия добавила монетку в воображаемый мешочек в пользу возникающих моих чувств к Антонио. Я, до сих пор еще не разобравшаяся в своих чувствах к мужу – влюблена ли в него или просто очарована нежным отношением ко мне, считала очки в его пользу. Мне казалось, что по мере наполнения вымышленного «мешочка» монетками-очками мои чувства к Антонио растут. И когда-нибудь, когда этот мешочек окажется полным, я смогу сказать себе: «Дашка, а ты влюбилась раз и навсегда. В собственного мужа».

Глупость какая… Мешочек. Я, прогоняя всякие мысли о «подсчетах баллов», покачала головой, и Антонио, приняв этот жест за мой протест против его объятий, отстранился. А жаль. Мне нравилось.

– Как ти? – настойчиво переспросил он, потому что я так до сих пор и не ответила.

– Хорошо. Сделала много вещей.

От испанского я успела устать, мой язык просил отдыха – знакомого, сладкого, как карамель, русского произношения. Боже мой… Станет ли когда-нибудь для меня родной язык мужа близким или навсегда так и останется чужим? Я на русском короткими предложениями, чтобы Антонио меня понял, перечислила все, что делала сегодня. Он понял. Удивительно, но мы почти не испытывали сложности в общении, хоть я только недавно начала осваивать уроки испанской грамотности, а супруг хоть и мог немного изъясняться на русском, но тоже не владел им в совершенстве. Наши разговоры с ним иногда напоминали диалог телепузиков, потому что фразы состояли в основном из двух-трех слов и повторяли их мы друг для друга и друг за другом по нескольку раз. В одном из писем Антонио писал мне, что русский язык начал самостоятельно изучать два года назад. А заинтересовался русской культурой еще раньше, читая в испанском переводе наших классиков. Два раза он был в России. Удивился экстремальному вождению на дорогах, влюбился в русскую кухню и очаровался элегантностью и красотой наших женщин. И еще тогда решил, что женится только на русской.