Ее андалузский друг - Александр Содерберг

Гектор откинулся на стуле, оглядел ее спокойным и уверенным взглядом, открыл рот, собираясь что-то сказать. Тут какая-то мимолетная мысль заставила его передумать. Внезапно он не смог найти слов.

— Что такое? — спросила она с усмешкой.

Он изменил позу.

— Даже не знаю… Я не узнаю тебя. Ты совсем другая.

— В каком смысле?

Он посмотрел на нее:

— Не знаю. Просто другая. Возможно, потому что я привык видеть тебя в одежде медсестры.

— Тебе бы хотелось всегда видеть меня в ней?

Ее слова, кажется, смутили его — ее это позабавило.

— Но ведь ты узнаешь меня? Ты знаешь, кто я?

— Мне очень любопытно, — проговорил он.

— Что?

— Кто ты такая…

— Но ты же знаешь!

Он покачал головой:

— И да, и нет. Кое-что я о тебе знаю, но не все.

— Зачем тебе все обо мне знать?

Он замер:

— Прости, я не хотел быть навязчивым.

— Ты не навязчив.

— А мне кажется, что я немного…

— Что?

Гектор пожал плечами:

— Иногда я очень тороплюсь, когда мне чего-то хочется. Так что я наверняка бываю навязчив. Но давай не будем об этом. Лучше продолжим с того места, на котором мы остановились.

София не поняла, к чему он клонит.

— А на чем мы остановились?

Им подали еду. Гектор взял омара руками и стал привычными движениями разделывать его.

— Твой папа умер, несколько лет ты грустила, но потом твоя мама встретила Тома и вы переехали в его дом. Правильно?

Поначалу она не поняла, но потом вспомнила, что в больнице он расспрашивал ее о детстве и юности. София рассказывала ему все в хронологическом порядке — вернее, он задавал вопросы в хронологическом порядке. Ее поразило, что она даже не придала этому значения.

Гектор посмотрел ей в глаза, словно призывая продолжать. София задумалась, порылась в памяти и продолжила свое повествование с того места, на котором остановилась. Рассказала о том, как им с сестрой постепенно полегчало, по мере того как проходило время после смерти отца. Как они вместе с матерью переехали в виллу Тома, расположенную всего в нескольких минутах ходьбы от дома, где они выросли. Как в девятом классе она начала курить «Мальборо Лайт», как жизнь стала казаться не такой уж мрачной.

Они ели устриц, морских раков и омаров. София продолжала говорить. Рассказала о том, как ездила по студенческому обмену в США, о своей первой работе, о путешествии по Азии, о том, как трудно ей далось понимание того, что такое любовь, и как лет до тридцати ее преследовал страх перед взрослой жизнью. Время от времени София клала в рот маленькие кусочки еды, поглощенная своей историей. Минуты шли, и вдруг она осознала, что говорила достаточно долго, не оставляя собеседнику возможности что-либо вставить. Спросила, не слишком ли она его заболтала, не скучно ли ему слушать. Гектор отрицательно покачал головой:

— Продолжай.

— Я повстречала Давида. Мы поженились, у нас родился Альберт, и вдруг годы понеслись вскачь. Дальше я ничего особенного не помню.

Ей не хотелось продолжать.

— Чего ты не помнишь?

София положила в рот еще небольшой кусочек.

— Некоторые периоды жизни просто сливаются, путаются.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю.

— Но ведь ты знаешь, — улыбнулся он.

Она поковыряла в тарелке вилкой.

— Застой.

Казалось, это слово еще более подогрело его любопытство.

— В каком смысле?

София подняла глаза:

— Что-что?

— В каком смысле — застой?

Она отпила глоток воды, обдумывая его вопрос, и пожала плечами:

— Как у большинства матерей. Дети и одиночество. Давид работал, много ездил по командировкам. Я сидела дома… Ничего не происходило.

София задумалась, какое у нее в этот момент выражение лица. Почувствовав складку на лбу, усилием воли разгладила ее, пытаясь улыбнуться. Прежде чем Гектор успел задать новый вопрос, она продолжала:

— Прошли годы, Давид заболел. Остальное тебе известно.

— Расскажи.

— Он умер, — ответила она.

— Знаю. Но что с ним случилось?

На этот раз Гектор не почувствовал, что здесь проходит граница дозволенного.

— Да что тут скажешь? У него нашли рак. Два года спустя его не стало.

Тон, которым она произнесла эти слова, не позволил ему продолжить тему. Некоторое время они ели в молчании, затем разговор продолжился в том же стиле. Гектор задавал вопросы, а София кратко отвечала на них, не пускаясь в рассказы. Улучив минутку, бросила взгляд на часы. Он тут же понял намек — чтобы сохранить лицо, тоже посмотрел на свои наручные часы.

— Время летит, — проговорил он нейтральным тоном.

Возможно, в этот момент Гектор осознал, что вел себя слишком настойчиво, проявляя излишнее любопытство. Во всяком случае, он вдруг заторопился, свернул салфетку, стал холоден.

— Хочешь, Арон отвезет тебя обратно?

— Спасибо, не нужно.

Гектор поднялся первым.

В метро по пути обратно в больницу София прислонилась лбом к стеклу, вглядываясь невидящим взором в темноту, в размытые контуры, пролетающие мимо.

Нет, он не был настойчив — просто пытался понять, кто она такая по отношению к нему. И в этом София узнавала саму себя: она была такая же, лучше понимала себя через других, стремилась узнать, понять. Однако сходство и пугало ее. В его присутствии она с самого начала испытывала страх — не перед ним, а перед тем, что он излучал, тем, что происходило в такие минуты с ней.

Одиночество было простым и монотонным. Она знала его до последней точки, пряталась в нем целую вечность. И каждый раз, когда кто-нибудь пытался приблизиться к ней, когда ее добровольная изоляция на мгновение переставала казаться абсолютной, она делала шаг назад… Но на этот раз все было иначе. Появление Гектора указывало на что-то другое…

Внезапно София оказалась в полосе ослепительного света. Поезд метро вынырнул из тоннеля и понесся по мосту между остановками «Бергхамра» и «Дандерюдская больница» — лучи солнца атаковали вагон. София очнулась от своих размышлений, поднялась и встала у двери, стараясь сохранить равновесие, когда поезд со скрипом затормозил у перрона.

София вернулась в больницу, поднялась наверх, переоделась и снова взялась за работу, чтобы отогнать ненужные мысли. Теперь у нее не было любимчика в отделении — но она надеялась, что кто-нибудь вскоре появится.