Клад под могильной плитой - Леонид Влодавец

— И воевода его отпустил? — не вытерпел Васька.

— Воевода подумал, что, если он к государю без сокровищ явится, тот подумает, будто воевода их себе присвоил, и велит главному царскому палачу Малюте Скуратову его пытать, а потом казнить. Поэтому и решил, что греха не будет, если он пообещает разбойнику выполнить его условия. Потом же, когда тот его отведет к сокровищам, казнит супостата. Кто за убийство лихого человека осудит? Да никто! Опять же, воевода решил, что раз сокровищ сорок сундуков по сорок пудов, то можно и царю-батюшке угодить, и себя не обидеть, и всех своих стрелецких голов-полковников, сотников и десятников оделить, и рядовых стрельцов — чтоб помалкивали. Только вот разбойник попросил, чтоб воевода в знак твердости своей клятвы крест поцеловал. Воевода, недолго думая, вынул нательный крест из-за пазухи и поцеловал. Тогда разбойник ему поверил и повел воеводу и триста стрельцов в дремучий лес, в овраг, на тайное кладбище, где разбойники без креста и молитвы убитых купцов зарывали. И показал разбойник в овраге потаенную пещеру, где сорок сундуков золота лежало.

«Вот, — сказал разбойник воеводе, — я свое обещание исполнил, отпусти же и ты меня к святым отцам покаяться во грехах да помолиться о спасении душ погубленных!»

А воевода выхватил саблю и срубил разбойнику буйну голову, да еще и сказал: «Твоей душе черной никакое покаяние с молитвой не помогут!» И велел своим стрельцам да пушкарям тащить сундуки с сокровищами из потаенной пещеры. А каждый сундук-то — в сорок пудов! То есть по-нашему — шестьсот сорок килограммов. Работа тяжкая, а время уж к полуночи шло…

И вот ровно в полночь, когда стрельцы последний сундук из пещеры вытащили, из оврага донесся петушиный крик. А потом молния сверкнула, гром прогремел, и все тайные могилы, в которых убиенные захоронены были, в одночасье разверзлись. И восстали из них покойники, и стали хватать стрельцов и начальников, душить их и под землю утаскивать. Те, конечно, обороняться пытались, саблями мертвецов рубили, пиками кололи, стреляли из пищалей да пистолей, но ничего поделать не смогли — мертвецы-то уж мертвые, обычным оружием их поразить нельзя.

Кроме того, стрельцов всего три сотни, а мертвецов — тысячи. Вскоре все войско погубили, в живых остались только воевода да иеромонах, стрелецкий священник. Взобрались те на сундуки с золотом, молятся и крестятся, но и это не помогает. Мертвецы их со всех сторон обступили, воют страшными голосами, руки костлявые тянут, пустыми глазницами светят, вот-вот воеводу схватят, а иеромонаха не трогают, потому что на груди у него большой свяченый крест висел. У воеводы же только нательный крестик, на котором он ложную клятву дал, — так он раскалился докрасна, жжет его каленым железом. Не выдержал воевода боли, сорвал с себя крест и бросил наземь. В тот же миг вырвался из-под земли черный демон с крыльями, схватил воеводу в когти и унес в преисподнюю. А иеромонах свой крест не бросил, верой в господа не поступился, и не смогла его одолеть нечистая сила, хоть и долго еще мертвецы его пугали.

Едва первый луч солнца в небе появился, все мертвецы в могилы улеглись и землей засыпались, сундуки с золотом в потаенную пещеру сами собой улетели, и пещера закрылась, будто ее и не было никогда. А иеромонах остался жив и услышал глас, с небес исходивший: «Сотвори же, отче, надо всеми убиенными заупокойную молитву и поставь на том месте, где прежде пещера была, братский крест в семь аршин вышиною. Потом же иди к людям и скажи, чтоб они в сих местах никогда более не селились, и по Старице на полночь — на север то есть — не ездили. Ибо сие место проклято есть. Я же им, людям, милостью своей иной путь открою».

Иеромонах сотворил молитву заупокойную надо всеми, кто в земле погребен, вытесал топором крест в семь аршин, установил его на том месте, где была пещера и, промыслом божьим, вернулся к реке, где оставались струги и те стрельцы с пушкарями, которых воевода оставил суда сторожить. Там он рассказал, что и как было. Стрельцы сели на струги и поплыли по Старице на полдень — то есть на юг, вверх по течению. И когда доплыли до того места, где теперь река разделяется, увидели новую, широкую и глубокую реку, которую назвали Новицей. С тех пор купцы стали плавать на Север только по Новице, а Старица заросла, обмелела, и никто там больше не селился.

— Сейчас по Новице тоже на корабле не проедешь, — заметил Степа.

— Бабки рассказывали, — ответил дядя Толя, — что еще в довоенное время, в тридцатых годах, она намного глубже и шире была. Современные теплоходы тут, конечно, не пройдут, но старинные струги могли бы, пожалуй, даже разминуться.

— И отчего же она так обмелела? — спросил Сережка.

— Возможно, от того, что лес где-то в верховьях вырубили или болота верховые осушили. С природой осторожно обращаться надо…

Вообще-то Сережке от дяди Толиного рассказа стало даже чуточку жутко. Не то чтобы он совсем поверил в легенду, которая до самого дяди Толи дошла, наверно, то ли через десятые, то ли через двадцатые руки. Ведь и бабке Марье эту легенду кто-то из дедов или бабок рассказал, и те, кто ей рассказывал, наверное, в конце XIX века жили, так что очевидцами событий быть не могли. Само собой, что могли и чего-то напутать, и слегка приврать, и просто для красоты чего-нибудь присочинить, наконец, просто выдумать все — от и до. Взрослые вообще, как уже знал Сережка, врать любят. Про Деда Мороза, например, который непослушным детям подарков на Новый год не приносит, или про серенького волчка, который может прийти и ухватить за бочок, про бабу-ягу небылицы всякие… Это взрослое вранье Сережка еще в детсаде разоблачил, хотя сначала верил во всю эту ерунду. Ясное дело, на людей, которые уже в седьмой класс перешли, сказки для дошколят не действуют. А уж тем более на таких здоровенных и толковых одиннадцатиклассников, как Степа и Зоя. Значит, нужно что-нибудь посолидней придумать. Опять же, в воспитательных целях. Например, для того хотя бы, чтоб Сережка, Васька, Таська и Татаська во время путешествия держались поближе к родителям и не убегали далеко от лодок. Потому что леса тут и впрямь громадные и густые, так что безо всякого заклятия и нечистой силы можно заблудиться.

То есть умом Сережка эти взрослые хитрости вполне понимал. Но все-таки после рассказа дяди Толи осталось ощущение, что далеко не все в этой истории — сказка. Сережка, конечно, не очень разбирался, чем легенда от сказки отличается, но догадывался, что легенда на каком-то реальном факте основывается, только со временем обрастает всякими фантастическими подробностями. Еще вот, в сказках обычно все очень хорошо кончается. Даже если Ивана Царевича кто-то убивает, то прилетает Ворон или Серый Волк прибегает с живой водой — попрыскает и оживит без всякой реанимации. Опять же в сказке, кто злой, а кто добрый, ясно с самого начала. И Добро, сражаясь со Злом, всегда побеждает. А в легенде все не так просто. Конечно, разбойники злые, коварные и подлые, раз купцов грабили и убивали. Но и царский воевода, который этих разбойников победил, а потом обманул, тоже оказался порядочным гадом. Не зря его демон, то есть злой дух или, попросту, черт, уволок в ад. Все получалось не очень понятно.