Рубиновая комната - Паулина Петерс

– Откуда мне это известно, к делу не относится. – Высокопоставленный чиновник улыбнулся ей одними губами.

– С меня довольно. – Виктория положила руки на подлокотники кресла и поднялась. – Я ухожу.

Сэр Френсис позволил ей дойти до двери, а затем негромко произнес:

– Временами вы все еще страдаете от удушья, хотя пожар, во время которого вы едва не погибли, случился более четырнадцати лет тому назад. Кроме того, он преследует вас в кошмарах…

– Что, простите? – резко обернулась Виктория.

Лицо сэра Френсиса не выражало ровным счетом ничего. На миг Виктории показалось, что она чувствует жар пламени, как в кошмарах, услышала собственный крик.

– Ваш отец спас вас из горящей квартиры…

– Да…

– …по крайней мере, вы в это верите. – Он провел пальцами по обтянутой кожей подложке для письменного стола, затем взял серебряный нож для писем и повертел в руках. В металле отразился свет стоявшей на столе лампы, по темным углам комнаты побежали зайчики. – Что вы сказали бы, если бы узнали, что на момент возникновения пожара вашего обожаемого, героического отца вовсе не было в квартире?

– Мой отец никогда не стал бы мне лгать!

Сэр Френсис лишь улыбнулся. В камине снова треснул кусочек угля. В нос Виктории ударил дым. Внезапно она почувствовала, что не может дышать. «Спокойно, успокойся, – мысленно приказала она себе. – В сумочке у тебя лежит бумажный пакет. Нужно лишь вынуть его и вдохнуть». Девушка принялась теребить застежку сумочки, но открыть ее не удавалось. Ее захлестнула волна паники. Комната поплыла перед глазами. Она хотела попросить сэра Френсиса открыть ее сумочку и вынуть пакет, однако с губ сорвался лишь беспомощный всхлип.

Внезапно она почувствовала слабый запах бергамота. Заметила, что сэр Френсис возится с ее сумочкой, и вот он уже протягивает ей пакет.

– Вот, возьмите. – В глазах его читалось ликование. Где-то в дальнем уголке сознания Виктория понимала, что он прекрасно знал о ее приступах удушья и довел ее до этого намеренно. Однако страх удушья был сильнее презрения. Вырвав пакет из его рук, она вдохнула, попятилась и наткнулась на письменный стол. По щекам бежали слезы.

– Значит, вы все же не так сильны и самостоятельны, как утверждаете, – услышала она совсем рядом голос сэра Френсиса. – В глубине души вы все тот же избалованный и пугливый ребенок.

Хозяин кабинета обошел вокруг стола и позвонил в колокольчик. Дверь тут же открылась.

– Уолтерс, проводите мисс Бредон на улицу и вызовите ей карету, – приказал он.

В большом здании в георгианском стиле на площади Пикадилли, в доме, где она жила, Виктория остановилась на лестничной площадке второго этажа. Девушка тяжело дышала и передвигалась, цепляясь за перила кованой лестницы. Она с трудом поднялась по высоким ступенькам. В зеркалах на стенах между мраморными колоннами отражалась ее фигурка. Лицо заливала смертельная бледность, глаза были широко раскрыты. Если бы секретарь сэра Френсиса не поддерживал ее, она не смогла бы выйти на улицу из здания правительства. Кроме того, ей пришлось проглотить унижение и позволить ему посадить себя в карету, словно маленького ребенка.

Через некоторое время дыхание Виктории успокоилось настолько, что она смогла подняться по лестнице на четвертый этаж. Едва она вошла в квартиру, как открылась дверь кухни и навстречу ей вышел Хопкинс. Рукава у него были закатаны, он был одет в передник, как бывало всегда, когда он колдовал над одним из своих вкуснейших блюд.

– Добрый вечер, мисс Виктория. – Дворецкий приветствовал ее почтительным кивком и помог снять пальто. Его присутствие действовало на Викторию успокаивающе, и девушка почувствовала, что встреча с сэром Френсисом Сандерлендом уже не настолько пугает ее. – Ужин почти готов. Сядем за стол или вы хотите сначала немного отдохнуть? – Так Хопкинс тактично давал ей понять, что выглядит она просто ужасно.

Виктория не была голодна, однако ей очень хотелось чего-то привычного и успокаивающего, вроде общества Хопкинса.

– Я только быстро сниму шляпку и немного освежусь, – произнесла она.

– Отлично, мисс, – поклонился Хопкинс.

Когда спустя некоторое время Виктория вошла в кухню, Хопкинс уже снял передник и был одет в свою обычную черную визитку[4]. В чугунной печи, которую можно было топить и газом, и дровами и которую одновременно можно было использовать в качестве духовки, горел уютный огонь. Один конец длинного двенадцатиметрового обеденного стола – предполагалось, что за ним будет обедать целая орава слуг – был застелен накрахмаленной скатертью, на которой стояли фарфоровые тарелки, хрустальные бокалы и серебряные столовые приборы. Хопкинс зажег керосиновую лампу, поскольку использование электрического света, который вообще-то был в этой квартире, стало слишком дорого для их бюджета, и его следовало расходовать очень экономно. Как обычно, горели две свечи в до блеска отполированных серебряных подсвечниках. Одна-единственная роза в хрустальной вазе склонила головку над изысканно уложенными салфетками и мисочкой на плите для подогрева блюд.

Поскольку отопление столовой они позволить себе не могли, Хопкинс упрямо пытался поддерживать определенный стиль в кухне.

– Мисс… – он пододвинул ей стул, а затем снял крышку с мисочки и поднес к ней, чтобы она сама могла положить себе сколько захочет. – Я приготовил макароны по-королевски.

– Пахнет просто восхитительно, Хопкинс.

То, что блюда стояли на столе, а не на буфете, отражало их финансовую ситуацию. Виктория с трудом сумела убедить Хопкинса садиться за стол вместе с ней, с тех пор как не стало отца, вместо того чтобы просто подавать. Привыкал слуга к этому тяжело. Ее предложение называть его «мистером Хопкинсом», а не просто Хопкинсом он вежливо, но решительно отклонил, поскольку для него это было несопоставимо с должностью дворецкого. Садясь напротив нее на табурет – стул со спинкой измял бы фалды его визитки, – он всегда выглядел немного напряженным.

В молодости Хопкинс, должно быть, был очень привлекательным мужчиной. Даже сейчас, когда ему было шестьдесят восемь лет, он со своими ярко-голубыми глазами и серебристо-седыми, аккуратно подстриженными волосами источал очарование высокопоставленного дипломата, всегда изысканного и поддерживающего себя в форме. Хопкинс знал отца Виктории с юности последнего, поскольку несколько лет служил дворецким у герцога Сент-Олдвинского. Вскоре после того, как Ричард, его единственный сын, погиб на службе в Судане во время восстания махдистов, Хопкинс поступил на службу к лорду Бредону. Виктория предполагала, что это произошло потому, что он всегда любил ее отца и тот немного напоминал ему собственного сына. Помимо службы на должности дворецкого, Хопкинс стал его ассистентом в научных изысканиях и ухаживал за ним во время его недолгих страданий.

Виктория знала Хопкинса с пяти лет. Он читал ей вслух, утешал, когда она плакала, и защищал от нянек и гувернанток. Несмотря на то что она не решалась сказать ему об этом, девушка любила его как пожилого эксцентричного дядюшку. А теперь, после смерти отца, он стал ее семьей.