Земля наша велика и обильна... - Юрий Никитин

– Ладно, – проворчал он – Главное, чтобы дело шло.А то у других такие навороты в технике, а сами как были идиотами, так иостались.

– Тебя апгрейды не испортят, – сообщил я. – Затопахать на тебе можно будет глубже.

– Эксплуататор!

– Человек человека, – согласился я. – Это тебе непрошлое время, когда человека человек!

Он нахмурился, стараясь понять, где же тут мина, яулыбнулся, хлопнул по плечу, хотя и нехорошо хлопать того, кто вдвое старше, ноя ведь начальник и отец народа, в отдельных случаях допустимо, а границыдопустимости определяем сами.

Закрывая двери его кабинета, огляделся, в коридоре пусто,все уже знают о прибытии шефа, разбежались по рабочим местам. Я поднялся ксебе. У двери с надписью «Секретариат РНИ» дежурит молодой парень в ладноскроенном костюме. Слегка вытянулся при моем приближении, просветлел лицом, вглазах восторг и преданность. Даже неудобно чуточку, как будто обманываю такихвот чистых и преданных движению. А этот парень, как и все в нашем РНИ,чист и предан Отечеству, для него слова: «…сперва думай о Родине, а потом осебе» – не пустые слова.

У нас не столько людей, чтобы я не знал всех членовпартии в лицо, и хотя этот новичок появился два дня назад, я сказал дружелюбно:

– Здравствуй, Кирилл. Ты с ночи?

– Нет, заступил час назад, – ответил он, донельзясчастливый, что с ним заговорил сам фюрер.

– А, ну тогда терпи, – сказал я и хотел толкнуть дверь,но Кирилл поспешно открыл ее для меня, вождя движения. Это еще не мой кабинет,предбанник, за длинным и настолько узким столом, что абсолютно не скрываетизумительно длинных и совершенных ног, Юлия разговаривает по телефону, держатрубку в левой руке, правая на раскрытой тетради, тонкая серебристая ручкаподрагивает в ожидании. Слева широкий экран плоского монитора, беспроводнаяклава и грызун, справа папки с бумагами. Увидев меня, улыбнулась однимиглазами, красивая, элегантная, в строгом светлом костюме, что так идет к еемилому и очень неглупому лицу. Она выглядит не как секретарь, подумал я, а какэнергичный бизнесмен в юбке, очень деловая, активная, все мгновенносхватывающая, никогда ничего не забывающая, в то же время умеющая такочаровательно улыбнуться, что самое холодное сердце дрогнет и чуточку подтает.

Как и Белович, она в дорогих очках в массивной оправе, такиераньше называли профессорскими, но у Юлии почему-то именно эти профессорскиевыглядят, я бы сказал, скорее эротически, чем профессорски. Так ничем непримечательные девчушки становятся гораздо симпатичнее, когда одеваются всугубо мужскую форму: военную, милицейскую или пожарную. Юлия не относится кнепримечательным, в ней чувствуется порода и воспитание, закончила престижный ­институтпо модной ныне профессии или специальности имидж­мейкера. Не знаю, что этотакое, но работает совсем не имиджмейкером, а обыкновенным секретарем у такогонеприхотливого босса, как я.

Она снова улыбнулась мне, а невидимому собеседнику сказаламягко:

– Да-да, вы совершенно правы… мы это примем к сведению.Спасибо. До свидания.

Она опустила трубку, рукав соскользнул и скрыл элегантнуютонкую кисть с блестящим браслетом. Не целебным, естественно, националистам втакую дурь верить – смешно, неприлично, да и на всякий случай запрещено, апросто сделан нарочито массивным, толстым, чтобы подчеркнуть изящество икрасоту ее руки.

– Советуют, как нам жить? – спросил я. – Да,Россия – все еще Страна Советов. Здравствуй, Юля. Что известно проАндыбина?

Она улыбнулась:

– Здравствуйте, Борис Борисович. Сейчас посмотрим.

Легким толчком проехала на кресле с колесиками к монитору,стол настолько узок, что перед монитором не помещается даже клава, приходитсяработать чуть сбоку, поглядывая на монитор, зато узкий стол не отделяет отпосетителей, напротив, создает атмосферу открытости и сердечности, не говоряуже о том, что позволяет любоваться длинными ногами совершенной формы.А если учесть, что приходят почти исключительно мужчины, то такой пустячоктоже срабатывает, еще как срабатывает.

– Вот, – сказала она деловито, – его последниесообщения из командировки по регионам. Завтра к вечеру обещает быть в Москве.Послезавтра выйдет на работу.

– Послезавтра суббота.

– Ну, вы же знаете Андыбина…

– Знаю.

Я улыбнулся, нельзя не ответить тем же на ее улыбку,отпер ключом дверь кабинета. С порога охватил цепким взглядом, не заметноли обыска, в нашей партии это обычное дело, правительство до свинячьего пискастрашится патриотов, только мы и являемся защитниками страны, потому всемисилами старается прижать нас, заставить умолкнуть.

Компьютер включился по щелчку пальцами, на экране зажегсямягкий приглашающий к работе свет. Высветилась заставка: три переплетенныебуквы РНИ, то есть Русская Национальная Идея. Кто-то из великих мудрецов сказалоднажды: кто не был националистом в молодости – тот равнодушный скот. Непомню кто, но сказано прекрасно и точно. Конечно, этих равнодушных скотов,озабоченных только своим существованием, в стране и в мире абсолютноебольшинство. И «простых людей», и с высшим образованием, но не ониопределяют характер общества, не они его ведут или тащат по той или инойдороге.

Да, националистов в любом обществе меньшинство,почти все они проходят обязательные стадии национализма: мой дом –хорошо, а все остальное – чужое, потом вычленяется общность микрорайонаили улицы, потом осознается единство с народом и начинаются поиски героическихдеяний в прошлом, чтобы было чем гордиться сейчас. Это не последняя ступень,впереди еще одна линька, хотя до нее не все попросту доживают – осознаниеобщности с национальностью людей и тревоги за их существование: ведь и ядерногооружия многовато, и блуждающий астероид может сослепу столкнуться с Землей, иеще много напастей впереди, не хрен драться в семье, когда жукоглазые строятимперии в космосе…

Но сейчас мы – русские националисты, единственнаяпартия, кто действительно живет мыслями о России, страстно желает вытащить ееиз того дерьма, в котором оказалась по вине демократов. У всех остальныхпартий – борьба за власть, за жирные куски, за место у кормушки. Бытьнационалистом – крайне невыгодно в современном обществе, где и нескрывают, что сперва нужно думать о собственном желудке, а потом… нет, и потомуо Родине думать как-то глупо, нужно думать о себе и только о себе.

Некоторое время я стоял у порога, сообразил вдруг, почемузаходил к Власову, почему заглянул к Лысенко, газета – только предлог,почему сейчас не хочется за свой рабочий стол, хотя еще полгода назад вбегал вкабинет и сразу же бросался к компу.

На экране появились пункты: это сделать, с этим встретиться,такого-то принять, там-то побывать, и я деревянными шагами направился крабочему креслу.

Голова стала тяжелой, в висках начало покалывать. Циферблатв уголке монитора бесстрастно сообщил, что я неотрывно всматриваюсь впроплывающие по экрану документы три часа кряду, пора бы маленький перерыв, дачтоб еще бросить в желудок что-нить калорийное.