📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаС высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 92
Перейти на страницу:

Закрыв глаза, она представила себе, как большая, медвежьярука отца тянется к ней и забирает педаль, его густые темные брови хмурятся, когда поверх очков для чтения он видит, что она ему дает. И тогда своим низким раскатистым голосом он бы спросил: «Что это ты мне принесла, Ханна-медвежонок?». Он осторожно покрутил бы педаль в своей огромной ладони, рассматривая, как сокровище из неведомой страны. А потом, несмотря на пустяковый подарок, заключил бы ее в объятия и сказал: «Спасибо, дорогая».

Ханна смахнула слезы и прошла дальше, к верстаку, так и не тронутому после смерти отца. Она положила педаль на стол рядом с последним проектом, над которым он когда-то работал – трехколесным велосипедом для одного из соседских детей.

Расхаживая по мастерской, она поежилась и плотнее закуталась в пальто. Отец обожал велосипеды: на стенах висели цепи и поникшие, сдутые камеры, в углу громоздились колеса со спицами, лежали стопкой снятые кожаные сиденья. Все стены были увешаны пожелтевшими плакатами и афишами велосипедных мероприятий; шаткие темно-зеленые полки забиты банками с краской, смазочными маслами и клеем для седел.

Она ходила кругами по комнате, и вдруг остановилась, завороженная ярким плакатом: на нем усатый мужчина в коротких штанишках и котелке опасно балансировал на элегантном пенни-фартинге[8]. Слова на афише гласили: «То, что ему нужно!». Ханне внезапно пришла в голову идея, от которой по телу прошлась приятная дрожь.

Она подошла к пыльным, но аккуратным отцовским книжным полкам и стала искать нужную книгу. Улыбнувшись самой себе, Ханна сняла ее с полки, и, довольная, смахнула с обложки пыль. Повернувшись, она вышла из мастерской и погасила свет.

Может еще и есть кое-что, что поможет ей справиться с этой тоской.

Глава 4

На следующий день, в субботу утром, Хельд вышел из дома, запер дверь и направился в центр Амстердама. По выходным он обедал со своей племянницей Ингрид. Она – единственная дочь его покойного брата, Маркуса, и он считал своим долгом участвовать в ее жизни. На ее долю выпало столько несчастий!. Сильнейшим потрясением в детстве стала потеря родителей, умерших от гриппа.

Добрые родственники матери отправляли ее в порядочные школы, только за тем, чтобы ей там говорили, что она не совсем подходит, когда она обычно забрасывала учебу, нисколько не заботясь о своем образовании. Все свое бурное детство она изо всех сил старалась обрести друзей и найти место в мире. Теперь, когда ей исполнилось двадцать, вся эта отверженность выстроилась внутри в грубый и жесткий панцирь. Однако Йозеф еще лелеял надежду, что в один прекрасный день она станет мягче и милее, больше похожей на его дорогого, кроткого брата.

В это утро, проходя через Йоденбурт, он обнаружил длинную очередь в пекарню. Хмурые женщины, плотно закутанные в платки и шали, цепляясь за пустые корзинки, сбились в кучу и переговаривались мрачным шепотом. Он повернул за угол и прошел мимо почерневшего здания, в котором раньше размещалась лавка кошерного мясника. Покинутый магазин заколотили досками и подожгли. На деревянной двери еще свежей черной краской было выведено Juden[9]. Хельд вздохнул. Он скучал по жизнерадостному мяснику мистеру Вольфу. Тот был веселым крупным мужчиной с женой-пышкой и двумя прелестными дочерьми. Насвистывая, он отделял от костей крепкие говяжьи голяшки, прежде чем искусно разделать их острыми длинными ножами, и, взвешивая на огромных весах куски красной плоти, развлекал покупателей своими последними шутками.

Хельд гадал, где сейчас Вольф и его семья. Он старался не думать о плохом и не верить слухам. Он предпочитал верить, что этот приятный человек рассказывает свои шутки новой публике в безопасном месте под названием Манхэттен или, может, Цинциннати.

Свернув на Амстелстраат к кафе «Шиллер», он заметил, что грязные груды льда вдоль дорог начали таять. Должно быть, температура повысилась на пару градусов, хотя ледяное облако его дыхания и мороз, сковавший его щеки могли бы с этим поспорить.

Приблизившись к бело-голубому козырьку кафе, он заглянул в окно. Ингрид уже сидела внутри: одной рукой она высоко держала сигарету, ноги соблазнительно закинуты одна на другую, позволяя юбке задраться выше положенного. Красуясь, она с за столом, ее густые светлые волосы были уложены волной по последней моде, а чересчур накрашенное лицо выделяло ее среди остальных блеклых и унылых посетителей.

Он зашел внутрь, и она вскочила ему навстречу, чмокнула в щеку:

– Дядя Йозеф! – а затем стрельнула глазами в немецких солдат, вошедших следом за ним.

Хельд машинально вытащи кармана жилета чистый носовой платок, чтобы стереть красный след от помады, который, как он знал по опыту, остался на щеке.

Они сели, и она сразу же завела разговор о своей жизни и новой работе. Менять работу было для Ингрид делом привычным, она никогда нигде не задерживалась и по каким-то причинам расстраивала людей, где бы ни оказалась. Хельд слушал, женщина с печальным лицом подала стакан воды и бутерброд, который он всегда заказывал.

Она продолжала щебетать, она была полна энтузиазма относительно своей работы.

– У меня свой кабинет, и все, особенно майор Генрих фон Штраус так любезны со мной!

Хельд, который до этого момента слушал вполуха, прекратил жевать. Когда она на секунду затянулась сигаретой, он высказал свои худшие опасения:

– Ингрид, ты что работаешь на… них?

Выпустив голубое облако дыма, она возмущенно ответила:

– О, ради Бога. Нет больше никаких «мы» и «они». И не говори мне, что веришь всем этим сплетням и слухам. Ты же профессор! Я думала, у тебя больше здравого смысла. Они обычные люди. Кроме того, им нравятся голландцы – мы похожи на них.

Два немецких солдата, сидевшие неподалеку, громко рассмеялись и Хельд заерзал на стуле. Ингрид мельком взглянула на них и расплылась в лучезарной улыбке.

Ему требовалось время, чтобы успокоиться. Он посмотрел в окно и увидел, как, молодая семья, которая, как он полагал, вполне могла быть еврейской, склонив головы, медленно двигалась по улице, стараясь не привлекать внимание. Что бы сказал своей дочери Маркус, если бы был жив? Хельд знал, что Ингрид – волевая, и может быть очень упрямой. Нужно быть осторожным, иначе можно оттолкнуть ее. Особенно, если пытаться контролировать. Он закрыл глаза, вчерашний голос кричащей еврейки вернулся и настиг его. Нет, он должен что-то сказать. Глядя ей прямо в глаза, он кивнул в сторону молодой семьи и спросил тихим голосом:

Как ты можешь мириться с этим?

Она отогнала пелену сигаретного дыма от лица. – Дядя Йозеф! Все будет хорошо! Я и сама подумываю вступить в партию. Если мы будем делать, что они хотят, все будет замечательно. Так мне сказал Генрих.

Зная, какой наивной может быть его племянница, Хельд с тревогой продолжил – Студентам-евреям запрещено ходить на занятия.

1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 92
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?