Верховные судороги - Кристофер Бакли

— Видимо, вы еще не добрались до второй чашки кофе, Хейден, — сказал президент. — Я хочу поговорить с ней о месте Бриннина.

Вселенная Хейдена Корка замерла, внезапно перестав вращаться.

— Я не хотел бы показаться тупицей, сэр, — пролепетал он. — Однако я не уверен, что… что правильно вас понял.

— Речь идет о месте в Верховном суде, Хейден.

Хейден Корк очень старался произнести что-нибудь осмысленное, однако язык его отказывался выполнять посылаемые его же мозгом сигналы. Единственным, что ему удалось выдавить, было:

— Но не о месте же Бриннина, сэр. Вы же не…

— А что? Там освободилось еще одно? Кто-то из судей обзавелся привычкой квакать по ночам?

— Насколько мне… нет, сэр.

— Вот и хорошо. Позвоните ей. Позвоните прямо сейчас. Доставьте ее сегодня в Кемп-Дэвид. Самое позднее — завтра. И беседуйте с ней помягче, — гораздо мягче, чем разговариваете у себя в офисе с журналистами, пойманными за подслушиванием у замочной скважины. Стервятники.

«Скажи что-нибудь, — думал Хейден, совершенно как человек, сражающийся с овладевающей им комой. — Не дай ему прервать разговор. Не дай повесить трубку».

— Сэр… а вы… обсудили эту мысль с мистером Кленнденнинном?

Грейдон Кленнденнинн: наимудрейший из вашингтонских мудрецов, наиседейший из высокопоставленных лиц, советник семи — или уже восьми? — президентов. Бывший генеральный прокурор. Бывший Государственный секретарь. Бывший министр внутренних дел. Бывший посол во Франции. Бывший все что угодно. Первый среди равных в «кухонном» кабинете Вандердампа. Человек, о котором говорили, что в его фамилии больше «н», чем у кого бы то ни было в Вашингтоне.

— Хейден, — сказал президент, — я знаю, что делаю.

Паника — самая настоящая паника, от которой учащается пульс, увлажняется кожа и поджимается сфинктер, — стиснула в своих кольцах Хейдена Корка, точно боа-констриктор. Сколько раз произносились в ходе истории эти ужасные, становившиеся предвестием краха слова: «Я знаю, что делаю»? В ночь перед Ватерлоо в шатре Наполеона? В рейхсканцелярии перед вторжением в Советский Союз? На пороге «пустяковой прогулки», получившей название «операция „Освобождение Ирака“»?

— Господин президент, — прокаркал Хейден. — Я действительно вынужден…

— Спасибо, Хейден. До свидания, Хейден.

— Но…

— Спасибо, Хейден.

— Сэр… господин президент? Алло?

Хейден Корк опустил трубку на телефонный аппарат. За окном светило солнце, чирикали птички, шмыгали шмели, но в сердце Хейдена не было больше весны, только зима и резкий ветер, воющий в голых ветвях деревьев.

В висках стучало. Поколебавшись немного, он снова поднял трубку и прохрипел оператору Белого дома:

— Свяжите меня с Грейдоном Кленнденнинном.

Меньше чем через пятнадцать минут на столе Хейдена зазвякал телефон. На звонки по сотовому Грейдон Кленнденнинн лично не отвечал, отвечали его шестерки. Ему было уже за восемьдесят, и с высоты своих лет он взирал на всякие современные штучки с презрением.

— Да, Хейден, — произнес он — без раздражения, но тоном формальным, указывающим, что времени на неторопливые философские беседы у него нет.

— Вы где?

— В Пекине.

— Черт, — выдавил Хейден.

— Я обедаю, — продолжал Кленнденнинн, — с заместителем председателя. Что у вас стряслось?

Против того, чтобы его звали к телефону в разгар встреч с мировыми лидерами, Грейдон Кленнденнинн ничего не имел — при условии, что звонок поступал из Белого дома. Не отказывал он себе, если говорить правду, и в надувательстве, способном повысить его авторитет. Как-то раз, желая произвести впечатление на русского министра иностранных дел, он заранее договорился о том, чтобы ему позвонили в разгар проводившихся им переговоров, и получил в результате возможность произнести: «Скажите президенту, что я ему перезвоню, попозже». Желаемое впечатление он произвел, — правда, просуществовало оно лишь до той минуты, в которую русская разведка уведомила министра, что звонок этот был сделан из офиса самого Грейдона Кленнденнинна.

— Вы нужны здесь, — сказал Хейден. — И как можно скорее. Я пошлю за вами самолет.

Кленнденнинн спросил, и на сей раз в голосе его прозвучала тревога:

— А что — президента кто-то…

— Нет-нет-нет, с ним все в порядке. Хотя нет, не в порядке. Он начинает пороть горячку. Перестает владеть собой, целиком и полностью.

— Хейден, — сказал Кленнденнинн, — я заставляю ждать второго по объему власти человека Китая. Наша утка по-пекински обращается в мумию. Объясните мне простыми английскими словами: в чем причина спешки?

Хейден кратко описал ситуацию.

Последовала долгая пауза, а за ней баритональное «хмм» — первая нота большого органа, указывающая тональность, в которой будет исполнен гимн.

— Я вернусь в Вашингтон во вторник, — сказал Кленнденнинн. — А вы пока тяните время.

— Он велел доставить ее в Кемп-Дэвид сегодня.

— Хейден. Если не считать уже поднятых в воздух ракет с ядерными боеголовками, на свете не существует угрозы, которую невозможно предотвратить полным бездействием.

— Но мне-то что делать? — спросил Хейден.

— Скажите ему что-нибудь — все что угодно. Скажите, что она решила осуществить давнюю мечту всей ее жизни и взбирается сейчас на гору Килиманджаро. Тяните время, Хейден. Тяните время. Все, мне пора.

Грейдон Кленнденнинн отдал трубку помощнику и воссоединился с заместителем председателя и уткой по-пекински. В шести тысячах миль от него Хейден Корк с шумом выпустил из груди воздух и откинулся на спинку своего кожаного кресла. Желудок его все еще оставался стянутым в узел, но, по крайней мере, барабанная дробь в висках стихла. Грейдон что-нибудь да придумает. Уж его-то президент послушается. Все будет хорошо.

Час спустя, после нехарактерно долгого молчания главы его персонала, президент Вандердамп решил позвонить судье Пеппер Картрайт самолично.

Президент не был человеком, цеплявшимся за формальности. Он и сейчас неизменно имел при себе наличные — в отличие от некоторых президентов, проходивших четыре, а то и восемь лет с пустыми карманами. Получив от оператора Белого дома не значащийся ни в каких телефонных справочниках нью-йоркский номер судьи Картрайт, он набрал его сам. Ему нравились такие вещи. И если говорить всю правду, слова: «Алло, это Дональд Вандердамп. Президент. Вам удобно сейчас разговаривать?» — доставляли Вандердампу немалое удовольствие.

В Нью-Йорке, в пентхаусе глядящего на Центральный парк здания, зазвонил телефон.

Пеппер Картрайт открыла глаза и не без опаски взглянула на часы. 8:49. В субботу? Она перевела взгляд на Бадди. Дрыхнет. Вернулся домой уже после того, как она легла. По обыкновению. Нет, их брак определенно нуждается в том, чтобы они сели и кое-что обсудили.