Повседневная жизнь советского крестьянства периода позднего сталинизма.1945–1953 гг. - Олег Хасянов

Принятый в 1969 г. новый Примерный Устав сельскохозяйственной артели актуализировал научный интерес к истории «колхозной демократии». Появляются работы, посвященные анализу практик участия колхозников в управлении делами колхозов, роли общих колхозных собраний в хозяйственной и культурной жизни села[58]. В исследованиях отмечалось, что «колхозная собственность не допускает иного принципа распределения общественного продукта, как по труду, в соответствии с его количеством и качеством»[59]. Колхозная демократия объявлялась разновидностью и неотъемлемой частью «советской социалистической демократии», являвшейся «подлинным народовластием». Исследователи утверждали, что колхозные собрания формировали «человеческие души»[60]. Советские историки по-разному наполняли содержание понятия «колхозная демократия». Так, для И.В. Павлова[61] существенным было участие колхозников в управлении артельным хозяйством, В. Голиков[62] указывает на реализацию социальных прав колхозных крестьян, а С.И. Дешков[63]колхозную демократию связывает с колхозным самоуправлением. Другое исследовательское направление – развитие социальной жизни послевоенного села. Это развитие связывали с «направляющим воздействием сельских коммунистов, партийных, советских и руководящих кадров», что было вызвано маломощностью колхозов[64]. Данные обстоятельства не позволяли в послевоенные годы «расширить хозяйственную самостоятельность колхозов».

Итоги изучения послевоенной советской деревни в отечественной историографии были подведены в четвертом томе «Истории советского крестьянства»[65]. Авторы ввели в научный оборот множество архивных документов по истории крестьянства, но им так и не удалось раскрыть весь комплекс существующих проблем советской колхозной деревни. Авторский коллектив предпринял попытки выйти за шаблонные рамки исследования послевоенного крестьянства и показать механизмы аграрной политики партии в колхозной деревне; проследить динамику численности и состава колхозного крестьянства, изменения социального и культурного облика крестьянства, его общественно-политической активности и т. д. В указанной выше работе впервые в отечественной исторической науке – в завуалированной форме – упоминается действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы СССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни». Конечно, не было сказано, что это была целенаправленная политика государства, очередное запугивание крестьянства. Кампанию 1948 г. по выселению крестьян, не выработавших минимума трудодней в колхозах, авторы исследования представляют самостоятельной инициативой колхозников, требующих принятия от властей жестких мер по отношению к «колхозникам-спекулянтам», своими действиями разлагающим трудовую дисциплину[66]. Применение практики выселения, по мнению авторов, оказало положительное воздействие на хозяйственную деятельность крестьянства, что выразилось в сокращении количества крестьян, уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве.

Таким образом, мы видим, что в исследовании послевоенного развития крестьянства и сельского хозяйства отечественные ученые исходили из марксистских позиций, навязанных официальной идеологией. Процессы трансформации традиционного облика колхозной деревни исследователи оценивали позитивно, полагая, что на практике осуществляется процесс нивелирования классовых различий между селом и городом. Советской историографией был накоплен значительный по объему фактический материал, который может служить ценным источником на современном этапе научного осмысления неоднозначных последствий трансформации крестьянской культуры в послевоенное время. Существенный недостаток исследований советского периода проявляется в узости марксистского подхода в оценке модернизационных процессов и однообразии источниковой базы исследований. Находясь под жестким контролем политической цензуры и идеологических догм, авторы советской эпохи так и не смогли раскрыть глубинные проблемы повседневной жизни советского крестьянства. Исходя из заданных установок властей, авторы нередко выдавали желаемое за действительное. Существующий колхозный строй ими оценивался однозначно положительно, а существующая система, по их мнению, создавала предпосылки для дальнейшего поступательного развития советского общества.

Освобождение отечественной науки от диктата партийно-бюрократической номенклатуры в результате общественно-политических преобразований конца 80-х – начала 90-х годов ХХ в. позволило исследователям восстановить объективную картину развития советского общества и колхозного крестьянства в послевоенное время. Утверждение плюралистических ценностей в научной сфере позволило ученым самостоятельно определять методологические принципы и источниковедческую базу исследования. В современной российской историографии послевоенной колхозной деревни магистральной парадигмой выступают теория модернизации и цивилизационный подход. Модернизация понимается как движение общества от традиционности к современности. Современность исследователями осознается как развитие промышленности и научных технологий, рационального познания, рост уровня и продолжительности жизни населения, формирование глобальных рынков, дифференциация социальных ролей, рост социальной мобильности, изменение социально-классовой структуры общества, секуляризация сознания и утверждение светского государства, широкое внедрение образцов массовой культуры в пространство повседневной жизни, открытость власти и участие населения в формировании властных институтов и т. д.[67] Содержательная неопределенность понятия «модернизация», по мнению С. Каспэ, требует дополнительной фиксации смысловых рамок, в которых этот термин сохраняет принадлежность к научному дискурсу[68]. Такие исследователи, как А. Абдель-Малек, Ш.Н. Айзенштадт, Р. Бендикс, Н. Глейзер, Г. Мюрдаль, А. Турен, основным в процессе модернизации рассматривают социокультурный аспект, который характеризует взаимодействие модернизационных сдвигов с традиционными культурными и ментальными стереотипами, определяет ее ход и последствия. Современное общество, основанное на совершенствовании науки и технологий, по мнению Э. Геллнера, способно обеспечить достойный жизненный уровень населения, а реставрация аграрного общества обрекает подавляющее большинство человечества на голодную смерть, в данном ключе модернизация выступает безусловным благом[69]. На ошибочность представлений о модернизации как о нивелировании традиционных ценностей и поведенческих стереотипов по стандартам западноевропейской цивилизации указывает Р. Бендикс. Он полагает, что традиции продолжают определять ход развития индустриальных обществ[70]. Таким образом, сталинская модернизация, ставившая перед собой задачу индустриального преобразования экономики, опиралась на традиционные властные механизмы и традиции взаимоотношения власти и общества. Модернизация любых не западных обществ является вторичной и «догоняющей». Как отмечает В.Г. Федотова, именно осознание властными элитами своей отсталости, которая выявляется в сравнении с западным миром, вынуждает власти разрабатывать механизмы перехода к современности. На этом пути возникает угроза утраты традиционной национальной культуры, происходит усиление социального неравенства, распад устаревших механизмов поддержания социального порядка, при невозможности внедрения новых[71]. Модернизация затрагивает не только сферу экономического производства и властные механизмы, но и «глубочайшие пласты человеческого бытия», подвергая эрозии традиционные ценности, моральные нормы, вопросы жизни, продолжения рода и т. д.[72] Таким образом, осуществляется демографическая модернизация в форме «демографического перехода» – высокая смертность и высокая рождаемость сменяются низкой смертностью и низкой рождаемостью. В Советской России демографическая модернизация – как и все другие виды отечественной модернизации – оказалась консервативной. Особенность ее выразилась в быстрых технических переменах за счет «консервирования многих основополагающих звеньев традиционалистского социального устройства»[73]. Созданная в советское время экономическая и политическая система с ее консервативно-революционной стратегией развития определила ограниченный характер и незавершенность советской модернизации. Да и значительная часть общества была не готова к восприятию модернизационных перемен и внутренне сопротивлялась им[74].