Когда жизнь подкидывает тебе лимоны - Фиона Гибсон

— Ты в порядке, Вив? — спрашивает Джулз, обратив внимание на мои припухшие глаза и землистый цвет лица, в то время как Иззи собирает свои вещички в комнате Мейв.

— У нас с Энди произошла разборка, — быстро говорю я. — Ничего, переживем. Я тебе потом расскажу.

В самом деле расскажу, но только не сейчас. Не уверена, что я вообще способна изъясняться связно.

— Мне неприятно тебе это говорить, но ты выглядишь измученной.

— Так и есть. Но, честное слово, я справлюсь.

Хотелось бы верить. Только, черт побери, мы в полной заднице. Четверть века вместе, почти полжизни — произвели на свет двух славных ребятишек и живем в солидном викторианском доме в зеленой зоне на юге Глазго. У нас куча друзей, как общих, так и личных, и хотя в нашем браке не все было гладко, я считала, что мы крепкая пара.

Надо же было так заблуждаться. И почему я ничего не подозревала? К примеру, прекращение интимной жизни. Теперь-то все понятно. Я что, была в каком-то мороке?

К счастью, Иззи ничего не замечает — не потому, что наспех наложенная шпаклевка служит мне хорошим камуфляжем, просто она переполнена впечатлениями от дня, проведенного с Мейв.

— Джулз разрешила нам приготовить ужин, — гордо докладывает она по пути домой.

— Здорово, — говорю я, мысленно прикидывая, сколько раз Энди соврал мне за последние несколько недель.

Когда недавно ездил в Эдинбург, якобы на пятидесятилетие своего однокурсника Колина? И до того, когда, помнится, прихорашивался с особой тщательностью для выступления в Национальной библиотеке?

— Мама?

— Да, Иззи?

— Я говорю, хочешь узнать, что мы приготовили?

— Конечно, хочу. — Я беру ее за руку и сжимаю крепко, а она с сияющей улыбкой смотрит на меня.

— Фаршированные помидоры.

— Да ну?! — восклицаю я. Что касается овощей, тут дочка очень привередлива. Под запретом даже горох.

— Они турки, — говорит Иззи. — Эрл — турок.

— Да, зайка, я знаю. И чем вы их фаршировали?

— Э-э, рисом, кедровыми орешками, изюмом…

Сухофруктами — уму непостижимо! На мгновение эта новость затмевает собой даже перепихон Энди с Эстелл Ланг в отеле «Краун Плаза». Каким чудом Джулз убедила детей отведать такие экзотические вкусности? Мы поворачиваем за угол, и на меня снова наваливается жуткое чувство безысходности. Уже виден наш дом — он больше не уютная гавань, он перестал быть прочным и безопасным, теперь это место источает боль и обреченность.

Иззи отпускает мою руку, мчится вперед и забегает в дом. Я захожу следом, вижу, как она бросается на шею отцу, и чувствую, что сердце вот-вот разорвется в груди.

Шесть дней спустя: суббота, 23 февраля

И вот что странно: мой доселе равнодушный благоверный вдруг стал ужасно внимательным. Я уже почти привыкла к нашему сосуществованию, когда, находясь под одной крышей, мы живем врозь и взаимодействуем лишь постольку. Так было до недавнего времени. А теперь он бродит за мной по дому, как верный пес, чуть не тыкается в меня носом и, стоит мне ненадолго присесть на диван, сразу мостится рядом. Еще немного, и я стану выводить его во двор справить нужду.

Разумеется, я понимаю, почему он так себя ведет. Тем самым он надеется замять гадкую интрижку с Эстелл. Прежде он не прикасался ко мне неделями — разве что смахивал крошки с джемпера, — так что эта новая линия поведения внушает по меньшей мере беспокойство. Порой я вздрагиваю от его касаний, а однажды развернулась, готовая вцепиться если не в физиономию, то хотя бы в стоп-кран, точно меня лапают в вагоне поезда. Пришлось твердо объяснить, что не стоит целовать меня в шею, когда я отбиваю лед с дверцы морозильника.

Теперь он у нас не только Пусик-Лапусик, но к тому же Мастер-Рукастер — это что-то новенькое. Вешалка, которую я просила прибить не один десяток лет, наконец-то висит. Знаю, мне давно следовало, по примеру всех современных самодостаточных женщин, свести дружбу с аккумуляторной дрелью и прибить самой. Но я этого не сделала и — ура-ура! — могу больше не париться по этому поводу, потому что вот она, вешалка, на стене в прихожей (в точности там, где я просила ее прибить). Кроме того, он повесил: полки в ванной, еще одну — в спальне и зеркало в прихожей, — словом, укреплял и воздвигал все подряд по всему дому. Спасибо, что не собственный орган. Еще он стал исключительно игривым в постели — очень любопытная перемена. Естественно, мое либидо приказало долго жить, после того как раскрылся интим с Эстелл, поэтому в постельных делах у нас затишье. Нет, он ничуть не сетует на то, что его любовные притязания получают жесткий отлуп — напротив, исключительно мил и признателен до тошноты:

Спасибо, дорогая, что выстирала рубашки!

Как, ты уже вымыла посуду? Я бы сам мог…

Вау, какое объедение…

— Это просто омлет! — рявкаю я.

«Ты солить-то соли, но не пересаливай!» — вертится у меня на языке, но я не хочу, чтобы он думал, будто мы снова на шутливой волне. Я по-прежнему сержусь и в то же время чувствую себя хреново из-за того, что стала такой стервой. Интересно, я останусь ею навсегда?

Куда ни посмотри, обязательно наткнешься на статью о том, как «стать лучшей версией себя». А я возле Энди, твердо вставшего на путь исправления, похоже, превращаюсь в худшую версию себя — в угрюмую и бесчувственную надзирательницу.

— Да, но твои омлеты — самые лучшие, — бормочет он, глядя в тарелку с благоговением, точно готовясь ее облобызать. — Это я всегда говорил.

«Вообще-то нет, — хочется возразить мне, — ты это говоришь только потому, что твоему петушку не сидится в курятнике». Энди смотрит на меня с другого конца кухонного стола. Иззи, которая, к счастью, не догадывается, что что-то не так, лежит, укрывшись одеялом, на диване в гостиной — болеет. Я встаю со стула и иду к ней. Мне по-прежнему тяжело находиться в одной комнате с Энди.

— В чем секрет? — спрашивает он, следуя за мной по пятам.

— Секрет чего? — хмуро переспрашиваю я.

— Твоих омлетов!

— Ты вправду хочешь знать?

— Разумеется, — с обиженным видом заявляет Энди.

— Он хочет знать, — говорит Иззи, недоуменно глядя на меня, отчего у меня сразу начинает щемить сердце. — Почему ты ему не говоришь? Ты сердишься на папочку?

— Конечно, нет, — с натянутой улыбкой произношу я и выметаюсь из комнаты.

Я отсиживаюсь наверху, размышляя о том, как мы будем из этого выбираться. Мы старательно маневрируем друг перед другом, занимаемся обычными домашними делами: готовим ужин, смотрим телевизор и, само собой, всем, что связано с Иззи. Всю неделю мы говорили про Эстелл — разумеется, когда Иззи уже крепко спала, — потому что я старалась вытянуть из него все подробности: замужем ли она (да), есть ли у нее дети (нет) и насколько она состоялась профессионально («Вполне», — с неохотой признает он, из чего следует: «В высшей степени»).