Тройная радость - Морин Чайлд

Он сумел произвести впечатление на Дайну, хоть та этого не хотела.

Когда тройняшек перевезли к ней домой, она совершенно растерялась, не зная, как за ними ухаживать. В детстве она не часто сидела с детьми и ни у одной подруги не было малышей, так что опыт был нулевой. Но она утешала себя тем, что большинство мам, родивших впервые, растерялись бы точно так же. Поскольку ничего не оставалось, кроме как заняться детьми и делать для них все возможное, Дайна училась на ходу. Режим был не столько у детей, сколько у нее. Приходилось учиться самому элементарному, и она наделала бесчисленных ошибок.

Потом в битву ринулся Коннор Кинг и самым естественным образом справился со всем. Он казался чертовски в себе уверенным, настолько, что она встала в сторонке, готовая злорадно наблюдать за его неудачами. Вместо этого он немедленно стал главным, как, видимо, во всех иных аспектах своей жизни, и прекрасно выполнил работу. Да, ему пришлось трудновато, но он все сделал. Выкупал, одел и уложил детей, да еще прочитал сказку на ночь со звуковыми эффектами, чему малыши очень радовались.

И, честно говоря, именно это раздражало ее больше всего. Детишки его полюбили. Она проводила с ними столько времени, и вот один визит красивого незнакомца – и все трое мгновенно завоеваны. Она хотела знать, что случилось с преданностью доброй старой тетушке Дайне!

Наблюдая от двери детской, как Коннор переходит от колыбельки к колыбельке, гладя головки детей, она ощутила некоторое беспокойство. Он нашел время, чтобы как следует рассмотреть малышей, которых помог создать. Ей казалось, она понимает, что он сейчас испытывает. Потому что ощущала то же самое, когда тройняшки стали жить у нее. Для нее это было безумной смесью желания защитить и сознания, что прежняя жизнь закончилась.

Тогда она не собиралась стать опекуном детей, но теперь любила их со свирепой яростью, которую раньше посчитала бы невозможной. Они стали ее семьей. Единственной настоящей семьей. Не считая бабушки и нескольких дальних родственников. Она сделает все на свете, чтобы позаботиться о тройняшках и уберечь их от бед. Даже если для этого придется защитить их от человека, который хотел стать для них всего лишь приходящим отцом.

К тому времени, как закончился вечер, Коннор промок, устал и хотел холодного пива, добраться до кровати и пребывать в полной тишине десять или двенадцать часов. Хотя бы одно из трех и то неплохо…

Он глотнул пива, принесенного Дайной, и с наслаждением почувствовал, как холодная пена скользит по глотке, облегчая напряжение, которое держало его в клещах последние часа два.

– Итак, – сказала Дайна, и он услышал в ее словах невольное восхищение, – вы выиграли пари.

Он едва сумел повернуть голову, чтобы взглянуть на нее.

– Я всегда выигрываю, милая.

– «Милая»? – переспросила она, подняв брови.

Его губы дрогнули. «Милая» выскользнула экспромтом, без подготовки, но теперь, увидев, как она раздражена, надавил немного больше, просто для забавы:

– Детка?

Она резко втянула в себя воздух и с шипением выдохнула:

– «Дайны» будет достаточно.

– Верно.

Коннор спрятал улыбку. Хотя он знал ее всего несколько часов, уже понял, насколько легко ее вывести из себя. И по причинам, которые еще не успел определить, ему нравилось дергать ее за веревочку. Было что-то в этой женщине, заставляющее его постоянно ее дразнить.

– Я запомню это, Дайна. Но и вы должны запомнить: если я говорю, что сделаю это, так и будет.

– Запомню.

– Прекрасно. Я слишком устал, чтобы это повторять.

Он прислонился головой к спинке дивана и уже подумывал положить ноги на табурет, но был слишком измотан даже для этого движения.

– Эта троица – просто нечто. Я выдохся, уже когда старался удержать их в ванне. Не знаю, как вам удается в одиночку купать их, а потом одевать.

– Я купаю их по одному.

Он снова глянул на нее и заметил легкую улыбку в уголках губ. Очевидно, не он один забавлялся.

– И вы решили, что об этом не стоит упоминать?

– Ну… вы были так уверены в своих способностях… – Она поднесла к губам бокал с вином. – Я не хотела вмешиваться.

– Ну да…

Он покачал головой:

– Хорошо сыграно!

– Спасибо, но вы все равно сумели сделать намеченное. Это было трудно, но вы сумели.

Она изучала бокал, проводя кончиками пальцев по длинной изящной хрустальной ножке. Коннор поспешно отвел от нее глаза, пока она не перехватила его взгляд.

– Вы не показались мне человеком, много знающим о детях.

– Я и не знал, – вздохнул он. – Еще два года назад ничего не знал. Мой брат Колт обнаружил, что стал отцом близнецов. Наблюдая за ним, я многому научился. Но трое, похоже, гораздо больше, чем двое. Все же я много смеялся над ним. Шутил над тем, какой бессмысленной стала его жизнь. Теперь мне не по себе из-за этого.

– Два года назад?

Она, кажется, поняла.

Он снова посмотрел на нее и вздохнул.

– Верно. Сразу после того, как Колт признал детей, Джеки пришла ко мне и попросила помощи.

Он снова глотнул пива. Может, он заблуждался, но в то время считал, что это может быть весело. Помочь Джеки и обрести что-то вроде семьи, как у Колта, только без всех помех и сложностей. И его жизнь останется прежней.

– Возможно, я именно потому и согласился на просьбу Джеки, что в то время уже успел узнать племянницу и племянника.

– Нет, дело не в этом.

Одна бровь Коннора вскинулась.

– Неужели? Вы так хорошо меня знаете? После целых трех часов?

– Нет. Я вас не знаю. Зато знала Джеки. Она рассказывала мне, как близки вы были. Я столько историй слышала о вас еще до свадьбы.

Это странно будоражило. Он почти ничего не знал о Дайне. Черт, он едва помнил, как разговаривал с ней на свадьбе. А Коннору не нравилось, когда что-то выводило его из равновесия.

– Каких историй? – с подозрением спросил он.

Дайна рассмеялась, и Коннор подумал, что это, возможно, не слишком хороший знак.

– Одна про рыжеволосую девицу, которая понравилась вам обоим.

Пораженный Коннор едва сдержал смех.

– Она была красоткой, – признался он. – Но мы решили, что не коснемся ее, потому что оба хотим.

– Дружба вам была дороже.

– Да, – нахмурился он. – По крайней мере, тогда. Очевидно, потом я не заметил, как все изменилось.

– Джеки любила вас.

Кон бросил на нее быстрый, жесткий взгляд. Он не желал, чтобы она говорила ему о Джеки. А может, желал. Все, что он знал, было сметено ураганом, и теперь он просто не понимал, чему верить. Но сейчас он не собирался обсуждать Джеки: слишком свеж гнев, слишком болит рана.