Алфи и Джордж - Рейчел Уэллс

Свернувшись у огня, я подождал, пока ко мне присоединится Снежка.

— Теперь ты пахнешь не так жутко, — сказала она и уткнулась мне в шею.

— Когда мы уедем отсюда, я много по чему буду скучать, но больше всего — по камину, — признался я и зевнул.

Насыщенный выдался день! Я закрыл глаза и приготовился смотреть сны про сардины.

Вскоре меня разбудили голоса. Сонно моргнув, я поднял голову и обнаружил, что в гостиной собрались все.

— Даже не верится, что мы завтра уезжаем, — сказал Джонатан.

Я закрыл глаза и опустил голову на лапы. Джонатан сидел, развалившись на диване. Голос у него был мягкий, без обычного напряжения. Он явно хорошо отдохнул.

— Но все равно отпуск получился неплохой, — отозвался Тим.

— Меня беспокоит, как Алфи это перенесет, — произнесла Клэр.

Я навострил уши. Снежка рядом со мной трогательно посапывала во сне. Другие говорили, что она храпит, а для меня это было музыкой.

— И Снежка тоже, — добавила Карен. — Так странно, я и не знала, что кошки привязываются друг к другу. Считается, что они одиночки и уж точно не образуют пары на всю жизнь.

— Как лангусты, — сказал Тим.

— Кто? — переспросил Джонатан. Я решительно не мог уследить за ходом разговора.

— Лангусты образуют пары на всю жизнь, — объяснил Тим.

— Да вы посмотрите, — грустно сказала Клэр, — как они друг к другу прижались. Нет сомнений, что у них любовь.

— Я уже чувствую себя злодеем, — сказал Тим. — Сначала сделал несчастной свою семью, а теперь кошку.

— Может, еще ничего не будет, — заметила Карен.

Я легонько пихнул Снежку, но она спала крепко. Я не понимал, о чем говорят люди, но меня вдруг мороз пробрал.

— Рушить чужое счастье нехорошо, — сказала Клэр.

— Может, ничего не будет, — повторила Карен, своим тоном ставя точку в разговоре.

Что они обсуждали? Неужели меня и Снежку ждет что-то плохое? Я попытался выбросить это из головы, но это было не так-то просто.

Когда люди ушли ужинать, а Джонатан отправился укладывать Саммер, я наконец-то смог поговорить со Снежкой.

— Пока ты спала, я подслушал странный разговор. Мне показалось, что он касается нас. Как будто с нами скоро случится что-то нехорошее. Не знаешь, что люди могли иметь в виду?

Снежка посмотрела на меня прозрачными голубыми глазами:

— Ты о чем? — голос у нее был растерянный, она явно ничего не знала.

— Тим сказал, что не хочет делать свою кошку несчастной, а Карен — что, может, ничего не будет. Я не понял, чего именно, но мне это не нравится.

— Алфи, ты говоришь загадками! Я представления не имею, о чем ты. Вечно тебе неймется. — Снежка зевнула и потянулась.

Ее ничуть не беспокоили мои слова, а я не мог избавиться от дурного предчувствия.

— Как скажешь, только давай держать ушки на макушке.

— Обязательно, Алфи. Я люблю тебя, и мне приятно, что ты за нас переживаешь, но почему бы не подумать о том, как мы замечательно провели отпуск?

Возразить было нечего.

Дома я внезапно затосковал. Люди говорили, что после отпуска это обычное дело. Сначала я обрадовался, что мы вернулись: повидался с Тигрицей и другими приятелями, навестил остальных своих двуногих на Эдгар-Роуд. Все было прекрасно, но… Но меня не покидало недовольство. Мне не нравилось, что нельзя проводить со Снежкой круглые сутки: мы по-прежнему встречались, но гораздо реже, чем за городом. Скучал я и по сельским тропинкам, по свежему воздуху, по романтике, по камину, перед которым мы дремали… Даже по курам. Вдобавок в Лондоне с самого нашего возвращения шли дожди, поэтому большую часть времени я сидел дома, и на душе у меня была такая же хмарь, как и на улице. Я не знал, куда себя деть.

К тому же я не переставал думать о странном разговоре, подслушанном в последний день отпуска. Больше люди этой темы не касались, и мне оставалось только мучиться догадками. Мы со Снежкой держались настороже, но не заметили ничего подозрительного. Да, люди время от времени о чем-то шептались, но они всегда так делают, верно? Скорее всего, Снежка была права, мне стоило выбросить это из головы и перестать волноваться. Зря я себя накручивал… Но я почему-то не мог успокоиться. Я уговаривал себя, что нервы мне расшатала послеотпускная тоска, и только.

Как-то раз я сидел на подоконнике в гостиной и увидел, как человек что-то клеит на фонарный столб у соседнего дома. Вскоре после этого у нашего крыльца появилась Тигрица. Я побежал на кухню, выскользнул на задний двор через кошачью дверцу и поспешил к ней. При виде приятельницы на душе сразу стало легче.

— Привет, Алфи, — сказала Тигрица, слегка запыхавшись.

— Что происходит? — поинтересовался я.

Она кивнула на фонарный столб, и я увидел на нем фотографию полосатого кота и какие-то слова. Прочесть я их, естественно, не мог: кошки не умеют читать.

— Что это? — спросил я.

— Понятия не имею, но пока тебя не было, такие наклеили еще на два столба. Все наши никак в толк не возьмут, зачем это.

— Я тоже не понимаю, — я задумался. — Пойдем к остальным, вдруг кто-нибудь знает.

Противный червячок грыз меня изнутри. Пробегая по улице, мы заметили фотографии незнакомых кошек еще на двух столбах.

— Только эти, других нет? — спросил я Тигрицу.

— Да. Правда, странно?

На своем обычном месте мы застали Элвиса и Нелли. Они сидели не на мокрой траве, а на бетонном тротуаре, где было чуть посуше.

— У нас есть новости, — сверкнула глазами Тигрица.

— Какие? — встрепенулась Нелли, как всегда жадная до сплетен.

— На столб наклеили еще один кошачий портрет.

— Опять? К чему бы это? — спросил Элвис.

— Не знаю, — сказал я, — но мне что-то не нравится.

— Все это очень подозрительно, — кивнула Тигрица. — Думаю, нам следует быть бдительными.

Мы замолчали, и тут подошел Лосось, наш общий недруг.

— Может, он знает, — прошипела Нелли, хотя никому из нас не хотелось его спрашивать.

— Что это вы тут затеваете? — спросил Лосось, подозрительно щурясь. Его хвост ходил ходуном. Лосось был злюка, каких мало, и не упускал возможности нас обидеть.

— Мы просто болтаем. Ты ни с кем не дружишь, тебе не понять, — ответила Тигрица. Она единственная из нас не боялась Лосося.

— Жуть как смешно, Тигрица.

— Лосось, — быстро вмешался Элвис, — только что повесили еще одну кошачью фотографию. Ты не знаешь, зачем они?