Чтение с листа - Елена Холмогорова

Ну и что с того, что развелись через неполных два года? Зато Надюша избежала унизительных родительских «чтобы дома была не позже одиннадцати» и «береги честь смолоду». Зато она уже была дама, женщина с прошлым, а это отчего-то чрезвычайно ценилось в их еще щенячьих студенческих компаниях. И на ее, Ветиной, свадьбе Надюша, уже опять невеста, с легким превосходством и даже снисходительностью кричала «Горько!» и танцевала без устали.

Мите все нравилось. И то, что он теперь взрослый мужик с обручальным кольцом, странно теснившим безымянный палец и резко отрубавшим от глупых пьянок, и то, что родители довольны им, невесткой и новой родней, и то, что его жена такая красивая и хозяйственная, и что скромная свадьба будет в кафе. Вот только просчитались они с датой, оказалось накануне армейского праздника 23 февраля. Цветов будет не достать, все сметут для доблестных защитников. Но Надюша, посоветовавшись с продавщицей, купила белые гвоздики заранее и положила, завернув в два слоя газет, на нижнюю полку холодильника. Вечером пришел с заседания кафедры голодный тесть – хвать, а это цветы, думал, что померещилось от переутомления. А гвоздики свежие-свежие, – подумал Митя, – они уже вошли в светлый зал, и дежурно улыбающаяся тетенька, закованная, как в скафандр, в официальный костюм, прочищала горло, чтобы рассказать про счастливую советскую семью.

Вета попыталась представить себя на месте Надюши. Да, она была хороша, Вета непременно тоже будет в длинном белом платье, и фотограф, смешно приседая и подскакивая, то замирая, то опять срываясь с места, станет щелкать и щелкать, чтобы нарядный альбом, как бессмысленный клад, зарытый в позабытом месте, лег на нижнюю полку шкафа. А внучка, когда достанут и сотрут пыль, вслух восхищаясь, будет изумляться безвкусности нарядов и глупости церемонии. Впрочем, нет. У нее, Веты, лучше пусть будет все не так. Свадьба только летом, цветы – ромашки и васильки, платье – пестрое, после ЗАГСа – переодеться, и за город. А жених… Тут она задумалась, потому что ясности не было. Надо дождаться любви, вот что.

Мите вдруг стало душно. Захотелось разодрать петлю галстука, вырваться из объятий пиджака, скинуть синтетику белой рубашки. Захотелось в заснеженный лес. Но все происходило взаправду и всерьез. Мама даже слезинку смахнула. А ему в ладонь кто-то вложил перо, и он подписал приговор.

Начиталась русской классики на своем филфаке! Любовь…

Митя не то чтобы надрался, выпил-то немного, но его подразвезло. И когда друг-свидетель пригласил Надюшу на танец, он по протоколу должен был танцевать с Ветой. Не сдержался, спросил: «Не сердишься?» – «Что ты, я так за вас рада». А глаза у самой не грустные, но куда-то мимо него смотрящие. Надо будет ее с кем-нибудь из ребят познакомить.

Заглянуть бы лет на тридцать вперед… Митя – рядовой чиновник департамента культурного наследия, по выходным попивает в бане пивко с приятелями, отдыхая от ворчания обрюзгшей жены и жалоб засидевшейся в девках колобкообразной дочери; Надюша – бездетная, второй раз разведенная, молодящаяся – не врач, а «врачиха» (машинально: «а теперь прикройте левый глаз и читайте третью строчку таблицы» и неизменно раздраженно: «сколько еще больных в коридоре?») и Вета, вдова с сыном-горе-бизнесменом, застрявшая на всю жизнь в секретарском предбаннике.

Могло быть иначе?..

Еда в студенческой столовке была отвратительная. А главное – запах, напрочь отбивающий аппетит. Хотя там всегда было полно. Немногочисленные их мальчики – откуда на гуманитарных факультетах пединститута многочисленные! – вечно голодные после лекций не брезговали однообразным меню – «суп на м/б и рыба с к/п» (суп на мясном бульоне и рыба с картофельным пюре, если кто забыл). Вета свой заветный рубль на обед редко оставляла в гремящем подносами зале. Через два дома была булочная, где в кондитерском отделе триста грамм конфет «Цитрон» – ровно девяносто девять копеек, а немного добавить – так пачка тахинной халвы. А если шикануть, то в соседнем овощном хорошо было запить эти сладости яблочным соком, который продавщица, повернув краник, наливала из стеклянного конуса. Одно удивительно: при таком режиме питания к концу института она легко застегивала молнии на сшитых в школе юбках.

Кулинарные рецепты по студенческой безбытности и дефиците продуктов девочек не слишком волновали. Но однажды им пришлось удивиться людской изобретательности.

В академический отпуск ушла Маринка, не первая и не последняя из Ветиной группы. А вот не отстать от курса – это был подвиг. Скорее, конечно, не ее, а бабушкин, которая со своим «неполным средним» – сельской семилеткой – благоговела перед будущим внучкиным «учительским» дипломом и самоотверженно ночами укачивала ребенка, чтобы та выспалась перед очередным зачетом. Так что свободное посещение плюс помощь домашних: муж стирает, мама гладит, папа гуляет – и вот она сдает сессии вместе со всеми. Ну и девочки, конечно, – без их конспектов куда. Поэтому, когда зайке ее исполнился годик, она решила их угостить. Был жаркий май, устроились в садике на лавочке, она достала газировку, бутерброды, а главное – тщательно упакованные в картонные коробки из-под яиц – в каждой ячейке уместились по три штуки – домашнего изготовления конфеты-трюфели.

В этот день свой обеденный рубль Вета сэкономила. Долго молодая мама всех мучила – не открывала рецепт, а потом все ахнули:

– В большую миску высыпаете пачку сухой смеси для детского питания «Малютка» (смотрите, не купите «Малыш» – это совсем другое!), добавляете размягченную пачку сливочного мороженого, 150 грамм сливочного масла, полпачки какао «Золотой ярлык» и щепотку соли. Все это долго и тщательно перемешиваете. Потом скатываете шарики, выкладываете на доску и в холодильник. Когда начнут застывать – обвалять в оставшемся какао и опять в холодильник.

Вета старательно, как на лекции, все записала, однако так этим изобретательным рецептом никогда не воспользовалась.

Но через две недели, когда сдавали очередной экзамен, Маринка пришла в институт с коляской и рассказала, что вся семья свалилась с кашлем-насморком, зайку оставить не с кем, а она всю ночь старославянский зубрила, так обидно не сдать. «Веточка, спасай, посиди с ней в садике часок… Да она спать будет, а если вдруг проснется, бутылочку ей сунешь…»

«Интересно все-таки, как эгоистично устроен человек, – думала Вета, поднимая неожиданно тяжелую коляску на высокий бульварный бордюр, – Маринке и в голову не пришло, что ей-то самой тоже надо эти „еры“ и „ери“ с себя сбросить, да еще желательно стипендию повышенную не погубить». Теперь придется идти сдавать в хвосте группы, чего она терпеть не могла.

В этот утренний час пенсионеры еще пили по домам жидкий чай, а на лавочках только и сидели молодые мамаши, обессиленные хроническим недосыпом, и как-то механически и бессмысленно трясли-качали мирно сопящих младенцев. Они встречались тут регулярно, некоторые оживленно болтали, но все без исключения с откровенным любопытством разглядывали Вету. Одна не выдержала:

– Это кто у нас – мальчик, девочка? – сюсюкающим таким голосочком, как положено не только с детьми, но и о детях.