Черный маг за углом - Анна Ольховская

– Говори, говори, – утробно проурчала бабища, орудуя уже не только губами, но и языком, и тяжелая лапа больно сдавила грудь Лены. – Еще! И начинай двигаться, как велено, а то порежу! Чуня, помоги нашей малышке начать раздеваться!

Второе чудище поднялось с кровати и глумливо прошлось по напряженному телу девушки лапами:

– Твою ма-а-ать! Шрек, она на самом деле конфетка! Сосательная! Ну его на…, этот стриптиз, давай ее прям тут, на полу, завалим! Потом пусть спляшет! А то я не выдержу!

– Ну давай, – невнятно прочмокала подруженька, продолжая заливать слюнями ухо Лены. – Срывай с нее робу!

– Но так же нельзя! – Рюшка воинственно сжала кулачки и со слезами на глазах повернулась к смущенно отводившим глаза остальным обитательницам барака. – Ну что вы сидите и молчите! Нас же много! Сколько можно терпеть этих тварей! От них ведь житья нет, все посылки потрошат, самое лучшее отбирают! А что они с Женькой сделали?! И ведь мы все молчали, как последние дряни, когда начальник колонии хотел узнать, кто изуродовал девчонку!

– Рюшка, Рюшка, – покачала головой самка йети, оторвавшись наконец от уха Лены, – а ты, оказывается, тупее, чем я думала! Радовалась бы, что мы на тебя внимания не обращаем, так нет – вякаешь что-то непотребное!

– Это вы творите непотребное! Я начальнику колонии все расскажу, мне надоело молчать!

– Стукачкой, значит, заделаться решила? – удивленно хмыкнула Шречка. – Ты представляешь, Чуня, кто у нас тут завелся? Надо будет с ней разобраться, но это потом, попозже, сейчас у нас занятие поинтереснее имеется. И не пытайся тут бунт устроить, тля рыжая, у нас бабы понимающие, никто не хочет ночью заточку в сердце получить, да, красавеллы?

Она угрожающе обвела взглядом барак – женщины склонили головы и угрюмо молчали. Шречка удовлетворенно усмехнулась и потянулась губами к губам Лены, возбужденно бубня:

– Ну все-все, не сопротивляйся! Открой ротик! Будешь послушной – будешь в шоколаде! Я своих девочек балую…

– А заодно уродую, – прошелестело из дальнего угла барака.

– Еще кто-то хочет следом за Рюшкой лишнюю кровь спустить?! – рявкнула Чуня.

Рыжуля испуганно пискнула и попыталась броситься к выходу, но удар кулаком в лицо швырнул ее на пол, где девушка и осталась лежать, заливая все вокруг кровью из сломанного носа.

И именно это стало последней искрой для энергии, накапливавшейся внутри Лены.

В следующее мгновение шаровая молния, пульсировавшая в солнечном сплетении, взорвалась. И девушка на какое-то время ослепла и оглохла.

А когда слух и зрение вернулись, Лена сначала поразилась звенящей тишине вокруг. Потом увидела бледные, испуганные лица женщин, жавшихся по углам. Восхищенно-торжествующие глаза Рюшки, уже не лежавшей, а сидевшей на полу с прижатым к носу полотенцем.

А в метре от себя – Чуню и Шречку.

В глазах которых не было даже следа разума. Рядом стояли, раскрыв рты и пуская слюни, два овоща…

Разум так и не вернулся к Шречке и Чуне. Первые дни их держали в местном медицинском изоляторе, но вскоре перевезли в психиатрическую клинику, и о них больше никто не слышал.

Да, собственно, и не хотел слышать. Никто не проронил даже полслезинки над их горькой судьбинушкой, наоборот – все без исключения обитательницы барака вздохнули с облегчением. И все до единой ни слова, ни даже буквы не проронили насчет происшедшего. Хотя к начальнику колонии таскали всех, и не по одному разу – отчитываться ведь Хозяину надо было перед руководством, а что писать? С чего бы вдруг две абсолютно здоровые тетки, психика которых казалась такой же монолитной, как сало на их телах, превратились в мычащих и пускающих слюни особей, не способных контролировать даже собственные сфинктеры?

Черепно-мозговые травмы исключались – на теле заключенных Криворучко (Шречка) и Борискиной (Чуня) не было найдено даже крохотных синячков, и шишек на чугунных лбах – тоже. И черепа своей монолитностью и весом напоминали булыжники. А где вы видели травмированные булыжники?

В общем, геморрой еще тот! Но начальник колонии, подполковник Сивцов, был, в общем-то, не очень рассержен. Если честно, он даже бахнул коньячку на радостях.

Потому что это был конечный геморрой – там подмазал, тут подмаслил, денежка здесь, денежка там, и все шито-крыто. Необходимые документы готовы, Криворучко и Борискина отправлены в спецпсихушку.

А вместе с ними отправлены бесконечные головняки, повторяющиеся с дебильным постоянством – угомонить этих двух не удавалось. И подполковнику Сивцову, чтобы не огрести качественных трындюлей, приходилось еще и прикрывать бабищ, выписывая поддельные медицинские заключения.

А что было делать?! Сивцов прекрасно знал, кто превратил заключенную Евгению Маслову в инвалида, но доказательств – ноль. Свидетелей нет, все молчат. Даже сама Маслова, запуганная и сломанная, упорно молчала. Единственное, что подполковник мог сделать для бедолаги, – перевести Женю в другую колонию, где не было подобных Криворучко и Борискиной тварей.

А теперь и у него их не было. Ну как не выпить коньячку за это? В колонии в целом, а в бараке, где случился инцидент, – особенно, вообще теперь тишь да гладь!

Никаких драк, никаких склок, не чифирят, никого не прессуют, не глумятся, не опускают. Пионерский отряд, а не колония!

В бараке действительно можно было теперь более-менее спокойно отбывать срок, не боясь угроз и издевательств. И подпевалы Шречки и Чуни, их подобострастные вассалы, тоже притихли. Никому из них даже в голову не пришло ночью, к примеру, попытаться отомстить за своих владычиц тюремных и воткнуть Ведьме заточку в сердце.

Это же Ведьма! Свидетельницы происшествия на всю жизнь запомнили, как страшно изменилось тогда лицо новенькой!

Нет, оно не стало уродливым, наоборот – и без того правильные черты внезапно стали нечеловечески совершенными. А глаза… Зрачки, казалось, растеклись на всю радужку, и глаза заполнил темно-фиолетовый огонь.

Тонкие ноздри затрепетали, руки раскинулись в стороны, а потом…

Потом воздух вокруг новенькой задрожал и вспыхнул! Белым таким пламенем, как у бенгальских огней. Но пламя это было холодным, да нет – ледяным! Даже пар изо рта при дыхании появился!

И это пламя отшвырнуло Шречку и Чуню, бабищ весом в центнер каждая, словно котят!

Но самое странное – больше никого не тронуло! Хотя та же Рюшка находилась совсем рядом.

А Шречка и Чуня…

Они с грохотом обрушились на пол, успев еще вякнуть что-то матерное.

А потом поднялись. Молча.

И это были уже не они, а два тела. Два обмочившихся, пускающих слюни тела с абсолютно пустыми глазами.

Так Лена Осенева и получила кличку Ведьма.

Но подруг больше у нее не стало. Ведьму боялись, Ведьму уважали, но – сторонились.