Русалка и Зеленая ночь - Станислав Буркин

Он опять закашлялся, замер, а затем, не отнимая руку от уст, закрыл глаза и пошатнулся. Присутствующим показалось было, что он сейчас упадет, но он встрепенулся и, бросив тревожный взгляд в пустоту над головами собравшихся, начал читать. Кто-то, устав держать поддетый на вилку пельмень, медлительно и как бы незаметно для себя погрузил его в рот, но жевать поостерегся. А Даниил декламировал:

Васильками космос весь расцвел,

И в груди моей весна уже нежна,

Во вселенной я, как запертый орел,

И душа моя, как ты, обнажена,

О, русалочка, о, ласточка, Oh, Girl,

По которой я рукой своей провел.

Гости растерянно помолчали, с одной стороны удивленные сказанным, с другой – не веря, что он закончил. Наконец бригадир подытожил:

– Справедливый стих, – и выпил, горько затем сморщившись. И все тогда тоже, наконец, выпили.

Застолье продолжилось. Продолжились и пьяные пересуды.

– Нет, наш малой, конечно, любит иногда безо всякой нужды соврать… Или, скажем, приукрасить истину, но… крановщик он хороший…

– Малой – человек, – заметил кто-то.

– Человечище! – подтвердил другой.

– А люди, люди – это ведь главное, – заявил третий.

– Люди? – поморщившись, промычал кто-то отвлеченно и горестно. – Людей я в жопу имел! Вот животные – это вещь.

– Х-ха! – радостно донеслось с другого конца стола. – Наливай!

– Смешно дураку, что нос на боку.

– А где ты видел, чтобы прямо было?! Всё у нас вкривь и вкось.

– Поделом же говорят: «Эх, Русь – обосрусь, не утрусь…»

– А вот не надо этого! Что за самоуничижение?! Во всем инородцы виноваты!

– Ну-ка, пойдем, выйдем!

– Это что, приглашение на секс?

– Допустим. Но только по-настоящему, по-мужски.

– Х-ха! Наливай!..

В иллюминаторе отражалась гостиная и застолье. Линза была чуть выпуклой, и отражение длинного белого стола в ней сужалось, как зимняя дорога на повороте. А за иллюминатором дремал бездонный-бездонный умудренный веками Космос. Чего только не доводилось видеть ему с тех пор, как его сотворили. И многое из этого повторялось миллионы раз. А от вечеринок на станции «Русь» его уже и вовсе мутило.

Красный от напряжения Даниил забыл даже выпить. Но кого это волновало? Сейчас он проклинал себя за то, что обнажил перед посторонними свои самые сокровенные чувства. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, как лампочка новогодней гирлянды. Он просидел так, зависший как процессор, за столом еще минут двадцать и очнулся лишь тогда, когда гости хрипло завели:

Тяжелым басом гремит фугас,

Ударил фонтан огня,

А наш пустолаз вдруг пустился в пляс —

Какое мне дело до всех до вас,

а вам – до меня?

Трещит Земля как пустой орех,

Как щепка трещит броня,

И лишь пустолаза бросает в смех —

Какое мне дело до вас до всех,

а вам – до меня?..

Когда рычали звуки последних куплетов, Даниил тихо выбрался из гостиной в темную прихожую, притворил за собой дверь и застыл возле нее. В уединении и мраке даже приятно было слушать, как по соседству веселятся бравые трудяги. Он поплыл по коридору водопьяновской квартиры, и звуки застолья стали чередоваться то со смехом молодежи, то с ритмами дискотеки, то со звуками фортепьяно тупо и неритмично повторявшего начало «Лунной сонаты». Не пожелав менять одну шумную компанию на другую, где к тому же придется пить штрафную, Даня предпочел пробраться на кухню.

К его разочарованию и там стояла все та же кутерьма, если даже не хуже. И дым тут был, хоть топор вешай. Как раз сюда понемногу сползались самые невменяемые гости, и одни раскуривали кальян, другие смолили сигареты, стряхивая пепел на потолок или в соленые огурчики. Таким же сизым туманом, что и дым, висели тут и дремотные разговоры на фоне бормочущего в дальнем углу телевизора, на большом экране которого пестро менялись объемные картинки. Это Машенька, упершись локтями в коленки, упрямо пыталась смотреть серию своих любимых вечерних мультиков. Заметив родную душу, Даниил поспешил к девушке.

– Отстань! – вдруг выкрикнула та, отшатнувшись от его обнимающей руки, словно та была раскаленной чугунной болванкой. Маша мотнула головой, линзы ее раскосых очков метнули в Даню сноп искр негодования и вновь вернулись в параллельную экрану плоскость.

Недоумевающий друг присел рядом и потупился. Не отрываясь от мультиков, Маша бросила:

– Я знаю, о ком ваше стихотворение.

– Я тоже, – невпопад ответил юный крановщик.

Машенька фыркнула. А мультики продолжались. Какие-то три толстяка в белых камзолах наступали, как Годзиллы, на город, в центре которого возвышался увенчанный двуглавым орлом небоскреб. Вдруг из-за высотки выскользнула стая самолетов-истребителей и принялась расстреливать зловещих толстяков. Но те все наступали и наступали. Тогда один, самый отчаянный, летчик на красном допотопном биплане пошарил в бардачке и вытащил оттуда обыкновенную рыболовную закидуху. Скользнув под крайнего из монстров, он, как назойливая муха, начал крутиться вокруг него, обматывая ноги леской.

Даниил набрался смелости и по-мужски решительно положил руку Машеньке на бедро. Румянец на лице девушки стал таким отчетливым, что его можно было принять за свежую ссадину. Бледная, холодная, тонкопалая конечность Даниила поползла отличнице под юбку. Внезапно Машенька схватила его руку и переложила в другое место. От волнения и неожиданности у Дани потемнело в глазах, а когда секунду спустя очнулся, он обнаружил, что его хваткая десница крабом уцепилась за левую грудь девушки. Под воздействием приступа робости Даниил медленно, как со взведенного боеприпаса, снял свою пятерню с тела оцепеневшей подруги и опустил обе кисти на свои сдвинутые острые коленки.

Так, в позе воспитанников подготовительной группы детского сада, они и просидели почти весь оставшийся вечер перед окутанным табачным дымом мерцающим и бубнящим телевизором. Пока к ним не присоединился третий.

* * *

Не было на станции «Русь» мусорщика сердечнее Ивана Петровича Антисемецкого, или просто Ванечки. А сейчас не было и пьянее. Подсев к ним, он тихо сказал:

– Тошновато мне здесь что-то. Тошновато и грустновато.

– И мне, – отозвался Даниил.

– И мне, – подхватила Маша.

– А пойдем, Машенька, к тебе, – предложил Ванечка. – Посидим своей компанией…

Остаток этого лихого вечера они пили портвейн под номером 32 дома у Машеньки. Даниилу она отказала бы, но ранить сердце добрейшего Ванечки девушка не смогла.

Вот тогда-то, довольно быстро дойдя до Ваничкиной кондиции, наш юный крановщик начал рыдать и рассказывать трагедию своей жизни.