Я - вор в законе - Евгений Сухов

Мясник уже взобрался на холм. Варяг видел, как он подобрал себе место за огромным валуном и, удобно приладив приклад к плечу, стал целиться. Два выстрела прозвучали один за другим и только третий, явно запаздывая, несколькими секундами позже.

Мясник махнул рукой: все было кончено.

– Пошли! Живее! Да бросьте вы эти рюкзаки, они нам

больше не понадобятся!

Базальт сухо хрустел под ногами. Два солдатика лежали рядом, третий – в нескольких шагах. Рты открыты, словно от удивления, ноги раскинуты, словно и после смерти хотели они продолжить свой бег. Они так и не поняли, откуда прозвучали выстрелы, потому и побежали навстречу смерти, и автоматы их были направлены в никуда.

Эти трое напоминали о жертвах, которые язычники приносили когда-то своим кровожадным идолам.

– Возьмите автоматы, если что… просто так мы не дадимся.

С Фотоном Варяг встречался несколько раз, и при каждой встрече тот покорял его какой-то житейской мудростью, густо замешанной на своде воровских законов. Он брался распутывать самые сложные воровские конфликты, умел убеждать, и самое странное было то, что потом почти никогда не оставалось обиженных. Фотон был примером для любого вора в законе, ему подражали, но он оставался недосягаемым. Разве мог Варяг подумать о том, что он станет его преемником и будет давать клятву на его могиле. Это была честь.

– Прости, Фотон, – заговорил Варяг, – что поклон от братвы передаю так нескоро. Ты заслуживаешь большего. Почестей и роскошных похорон, водки и сытной закуски. Тебя не похоронили так, как надо; тебя просто бросили и присыпали землей. Спасибо на том, что хоть поставили на твоей могиле крест. Не очень ты почитал Бога, но твоя грешная душа сейчас с ним, на небесах! Ты всегда был справедливым в воровских спорах, вряд ли еще скоро найдется такой судья, как ты. Я клянусь, Фотон, продолжить твое дело, хотя бы приблизиться к тебе, потому что обойти тебя невозможно. Клянусь соблюдать наши воровские законы: не нами они выдуманы, и не нам их забывать. Лучше жизнь свою положу, чем отступлюсь от них. – Варяг помолчал.

Убиенные солдаты тоже как будто внимали воровской клятве. Если нет, тогда отчего они так неподвижно замерли?

Варяг продолжил:

– Ты извини меня, Фотон, больше я сюда не вернусь. Не будет для этого у меня времени. А тебе вот от меня подарок.

Он достал бутылку водки, свернул алюминиевую головку и брызнул горьким содержимым на могилу.

– Пей, Фотон! Крепка водка, а тебе она вдвойне горькой покажется.

То, что осталось, Варяг поставил у самого креста. Бутылка слегка накренилась, но не пролилась. Словно и она охмелела.

– А ты, Господь, прости грешного раба своего, не будь к нему слишком строг. Поверь, он не самый худший из людей, как это казалось многим. – И впервые в жизни Варяг перекрестился, а потом, поклонившись, быстро пошел прочь, оставляя за спиной могилу, трупы и собственную прежнюю жизнь.

Освобождение обрушилось на него как всегда внезапно. Он уже не воспринимал его, как нечаянный дар, который нужно брать, а потом всю жизнь за него расплачиваться. Теперь это была некая ступень, с которой он должен шагнуть еще выше.

Поначалу он наслаждался свободой, как простой баклан, вырвавшийся из-под пристального внимания караульных вышек: кутил с бабами, сорил деньгами, которые валились на него невесть откуда, навещал старых друзей, быстро обзаводился новыми. Но очень скоро от всего этого устал и все чаще ловил себя на мысли о том, что начинает если не тосковать, то уж скучать по зоне. Это точно. Скажешь кому-нибудь – еще не поверят. Но все было именно так. Здесь, на воле, он был одним из многих: он терялся в толпе, на него не обращали внимания. Там, на зоне, он был личностью, с мнением которой считались даже самые отпетые, и не находилось смельчака, который пошел бы против его воли. И от этой ностальгии по жесткому лагерному порядку становилось тошно. Варяг понял, что год на свободе – слишком большой срок, и его потянуло туда, откуда он недавно вернулся. Вспоминались одноэтажные бараки, уютная каморочка, оклеенная светлыми обоями, гитара на стене. И вообще: чем та жизнь хуже этой? Свежий воздух, в конце концов! Работа? Так на то мужики есть, пусть они и вкалывают. А ему скорее пальцы обрубят, чем он возьмет молоток в руки. Само начальство к нему на поклон идет, когда план не выполняется. Просит, уговаривает, чтобы поднажал, поблажки сулит. Еще не известно, кто в лагерях большее начальство – администрация или вот такие урки, как он.

…В тот день от перепоя стонала голова. Варягу подумалось о том, что сходняк явно не одобрил бы его загула: уж слишком лихо отмечал он свое освобождение. Варяг и сам недолюбливал пьющих. Такие никогда не делали настоящей воровской карьеры. Но сейчас ему было абсолютно все равно. В такие утренние часы он становился злым, и знавшие Варяга старались не перечить ему, понимая, что можно нарваться на жесткий, словно кирпич, кулак вора. Он и сам не знал, где проводит время. Его водили с одной хаты на другую, подкладывали девок, и он удивлялся всякий раз и с трудом вспоминал, как она оказалась рядом с ним.

К Светке он не являлся нарочно. Хотел забыть. Но чем больше он совершал над собой усилий, тем навязчивее становился ее образ. Она вспоминалась ему именно такой, какой он видел ее в вагоне: коротенькое платьице, пушистые и светлые словно лен, волосы. Он помнил все: и как она села рядом, и как он сорвал с нее одежду и взял, как вокзальную шлюху. И еще помнил Варяг: при прощании – ни слезинки. Светка смотрела строго и прямо; видно, в ту ночь она многое для себя решила. И долго ей вслед смотрела солдатня, явно завидуя коронованному вору.

Варяг с трудом открыл глаза, но не увидел ничего, кроме множества пустых бутылок. Опять незнакомая хата. Из мебели – пара стульев и скрипучий стол, да еще на кухне радио орет.

– Очухался? – раздался голос откуда-то сверху.

Варяг повернул голову, и в затылке тупо заныло.

– Кто ты? – уставился он на незнакомца. – И где все остальные?

– Всю шушеру, что около тебя вертелась, я разогнал. Ты – вор в законе, не забывай этого! И если тебе присличило вмазать, так нужно пить с теми, кто тебе по чину. Это то же самое, как при игре в карты: садишься играть только с равными! Или ты к мужикам хочешь перейти? А может, в обиженники?

Варяг похолодел. Даже голову отпустило. Обиженником называли человека, потерявшего авторитет среди воров. Многие тогда захотят на нем отыграться. Упавшего любому всласть ударить.

– А ты кто такой? – посуровел Варяг. – Откуда взялся, чтобы меня учить? Я сам ученый! Что ты из себя фраера захарчеванного гнешь! Пошел отсюда, и чтобы я тебя не видел больше!

Незнакомец выслушал молча, словно раздумывал, а потом выставил вперед кулак, и Варяг увидел на среднем пальце державную корону. Она могла принадлежать только человеку из сходки. И даже более того – ее самому доверенному лицу. Вот уж кому никогда не играть в оби-женку.