За компьютером без боли в спине - Валентин Дикуль

«Муж сказал мне в больнице: уж лучше бы ты умерла».

Это строчки из писем к Валентину Ивановичу Дикулю. Больше писать этим людям некому, диагноз-приговор – инвалидное кресло – оглашен и обжалованию не подлежит. Дикуль для них – та самая соломинка в море холодного равнодушия и брезгливой жалости, колокольчик надежды в глухом мраке горя и отчаяния.

Возможно, многие представляют себе человека, поднимающего на ноги больных со спинномозговыми травмами, как некоего «Сахара Медовича Жалейкина», который гладит по головке отчаявшихся, добродушно повторяя: ничего-ничего… Ничего подобного. Многие, столкнувшись с его несокрушимой волей, абсолютным неприятием никаких «но» или «никак не получается», поначалу теряются. Все так, а не иначе, потому что работает Дикуль не в тылу, а на линии фронта, на передовой. Именно таковы все настоящие врачи настоящих тяжелых больных. Перечить нельзя, сомневаться невозможно.

Дикуль не приемлет недеятельную слезливую жалость, отвергает ее, ибо знает ей цену, ведь и ему когда-то был вынесен приговор – инвалидное кресло:

«Умом эту жалость понимаю, сердцем отвергаю. Мы – бывшие и настоящие калеки – испытали и прошли через то, что вам, здоровым, вот так, чтобы полностью, понять не дано. И дай Бог вам не знаться с этим как можно дольше. А лучше – никогда… И все-таки, дай мне вторую жизнь, чтобы заново ее прожить, с самого детства, я бы не многое в ней изменил. И, может быть, травму свою оставил. Это когда из-под купола цирка упал на арену и сломал позвоночник. Такое мое желание трудно и, наверное, невозможно понять. Так вот: чтобы кем-то стать, надо через что-то пройти.»

* * *

Единственное, чего все-таки пожелал бы, родись заново, Валентин Дикуль, это долгих и счастливых лет своим родителям.

Родился Валентин в Каунасе, после войны. Ему было всего шесть лет, когда погиб от бандитской пули его отец Дыкуль Иван Григорьевич, а еще через полгода не стало матери Анны Корнеевны. Фамилия в метрике мальчика стояла по отцу украинская – Дыкуль, но поскольку в литовском языке звук «ы» отсутствует, в списках воспитанников детского дома в Вильнюсе появилось имя Валентинас Дикулис.

Поплакав, отвела внука в детдом бабушка, Прасковья Никитична, единственный на всем свете близкий человек. Другого способа выжить у мальчика не было – в большой семье бабушки и без того еле сводили концы с концами, частенько приходилось голодать. И Валя понял это и принял, ведь послевоенные дети – это неправильно взрослые дети. В детдоме таких было много. Русские, украинцы, литовцы, поляки, евреи – дети, лишенные детства в его привычном понимании, дети, с которыми особо не возились и не церемонились: провинившихся били, лишали еды, сажали под замок.

«Я не озлобился в детстве на людей, не стал сначала волчонком, а затем матерым волком лишь потому, что в моей жизни появилась земная благодать под названием цирк…»

В город приехал цирк шапито. Вокруг брезентового шатра разместились разноцветные деревянные вагончики и Валя пропал… Разумеется, поначалу эти удивительные люди – цирковые – гоняли коренастого белобрысого пацана, еще сопрет что, босота детдомовская, но он быстро стал своим: помогал рабочим чистить манеж, сторожу присматривать за животными, уборщикам подметать и мыть. В детдом можно было не возвращаться! Цирковые – народ хлебосольный, голодать не оставят. Конечно, периодически в детдоме вспоминали про отсутствующего по списку Валентинаса Дикулиса, возвращали его с помощью милиции обратно, драли, как водится, но он опять сбегал. Чтобы помогать уборщикам, рабочим и потихоньку вместе с детьми артистов осваивать манеж.

«Это не похоже на любовь с первого взгляда. Невозможность жить без цирка заполняет тебя постепенно, вытесняя другиеувлечения. И сам того не замечая, ты становишься одновременно властелином и рабом манежа».

Осенью цирк уехал и наступила долгая-долгая пауза, заполненная мечтами и первыми тренировками. Весной, когда в Каунас приехал новый цирк, мальчика приняли уже быстрее. И снова его возвращали в детдом, пороли, и снова он сбегал туда – в настоящую жизнь. Все свободное время тренировался на пустынном берегу реки, потом, набравшись смелости, показывал свое искусство цирковым. Его старания одобряли и советовали работать над собой дальше, а Валя втайне надеялся, что когда-нибудь осенью он не ввернется в детдом, а уедет вместе с шапито куда-то далеко, где цирк не кончается…

Когда он учился в 5 классе, вильнюсский детдом расформировали. Валя вернулся к бабушке. Но радость его быстро померкла. Пожив немного в однокомнатной квартирке, где он был седьмым по счету, он сам сказал бабушке, что, наверное, пора… Боялся Валентин только одного – вдруг в Каунас, где находился ближайший детский дом, не приедет цирк-шапито?

«В детдоме я существовал, а по-настоящему жил лишь убегая в цирк…»

Цирк приехал, и однажды случилось чудо! Перед отъездом дирекция каунасского шапито объявила конкурсный набор в труппу цирка. Можно себе представить, как готовился Валентин к просмотру, как волновался, как чуть не умер от счастья, когда ему сообщили, что он принят, но вызов пришлют чуть попозже. Чудо обернулось жестокостью: шестиклассника с горящими глазами, который 30 минут показывал все, на что способен – от фокусов до акробатики – просто пожалели и обманули. Не дождавшись обещанного вызова, он сбежал из детдома.

На этот раз путь беглеца лежал в Москву, в цирковое училище, о котором он столько слышал. Примут! Должны принять!

Не приняли, с милицией вернули обратно в Каунас.

Детдомовского выпуска во взрослую жизнь Дикуль не дождался – упросил забрать его домой. Учился в школе, подрабатывал, ремонтируя всевозможную технику и даже мотоциклы, и тренировался, тренировался, тренировался, готовя себя к главному.

* * *

И вот – свершилось! Школа закончена и Валя принят в цирковой кружок каунасского клуба!!!

Не торопясь, выучив практически наизусть книгу «Цирк на клубной сцене», он готовит номер воздушный гимнаст. Привыкает работать на высоте, постепенно, по мере отработки трюков взбираясь все выше и выше: от трех метров до тринадцати.

«Как же я волновался, когда впервые предстояло показаться на публике, до желудочных спазмов, честное слово. Не забыть первые аплодисменты. До того засмущался, что чуть про комплимент не забыл!»

В жизнь пятнадцатилетнего счастливчика на законных правах вошли особые цирковые словечки: «комплимент» – артистический поклон после выступления, «воздух» – работа воздушных гимнастов, «страховочные лонжи» – надежные канаты, крепящиеся к поясу гимнаста, «штамберт» – стальная перекладина, на которой крепится аппаратура и страховка. Именно штамберт неожиданно лопнул во время выступления, и пятнадцатилетний счастливчик упал вместе с аппаратом на манеж с огромной высоты.

* * *

…Очнулся только через неделю, в реанимации, взгляд фиксировал окружающую среду, но мозг не был в состоянии расшифровать поступающую информацию. Жил и одновременно находился в коме. Компрессионный перелом позвоночника в поясничном отделе и черепно-мозговая травма.