Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом - Малика Ферджух

– Какая дверь, Обойка?

Обойка, выгнув спину, направилась прямо к двери, наполовину скрытой углом стены, и с важным видом уселась перед ней, как хозяйка, приглашающая гостя войти.

– Спасибо, Обойка. Ни дать ни взять паучье логово.

Он тихонько постучал. За дверью звякнуло стекло. Потом чей-то хриплый, но звучный голос произнес: «Входите». Обойка кивнула ему: мол, не робей. Джослин глубоко вдохнул, и, в сопровождении кошки, в комнату вошел уже Джо.

В комнате, освещенной одной только лампой Тиффани, было еще темнее, чем в коридоре. Точно, паучье логово.

– Ну? Чего вы ждете, молодой человек, представьтесь!

Джослин различил очертания кресла и утопающую в нем человеческую фигуру.

Он прочистил горло и в который уже раз за этот день повторил, что он Джослин Бруйяр и приехал из Парижа.

– Вы не так стары, чтобы успеть повоевать, но достаточно, чтобы войну пережить. Как это было там, во Франции?

Немного помолчав, он ответил:

– Меня отправили в деревню. Мне там нравилось, я очень любил животных.

На свет медленно выплыло лицо, как выплывает диапозитив из тени в центр проектора, старушечье лицо с кулачок между тяжелыми серебряными серьгами, в сетке морщин, в светлой пудре, два зеленых глаза ярко блестели на нем из-под угольно-черных ресниц.

Кошка забралась в кресло и замурлыкала.

– Его зовут Мэй Уэст.

– Его?

– Ветеринары теперь не те, что были прежде. Как и многое в этом мире. Когда ошибку заметили, он уже отзывался на Мэй Уэст. Да и мы привыкли. Вы ее знаете?

– Мэй Уэст? Лично нет.

– А я знаю. Та еще пакостница.

Он сделал шаг. Еще один. Рука в митенке предостерегающе поднялась жестом генерала, останавливающего наступление врага.

– Дверь там, молодой человек!

– Но… мы же еще не поговорили.

– Я не прошу вас выйти. Выключатель рядом с дверью, поверните его.

Джослин отступил назад, пошарил по стене и включил свет.

Люстра будто разбудила чудовищный хаос: в сравнительно небольшой комнате теснились кипы книг, всевозможная мебель, большая и маленькая, безделушки, стулья и кресла и, наконец, обитая светло-зеленым бархатом софа, ставшая, очевидно, любимым кушаньем моли.

Густо накрашенные зеленые глаза пришпилили Джослина, как бабочку.

– Этот суп – дело рук вашей матери?

– Я вообще-то не собирался брать его с собой, но, похоже, ее наитие было… чудом, – ответил он с шутливой ноткой.

– Редко мне доводилось пробовать лучший, – обронила она сухо.

Точно таким же тоном могло быть сказано: «Ничего хуже в жизни не ела».

– Расскажите мне о себе. Кто вы?

– Джослин Бру…

– Я знаю. Дальше?

– Можно мне сесть? – елейным голосом спросил Джослин.

Он был почти уверен, что ресницы у нее накладные, они загибались к бровям, как у диснеевской Минни Маус.

– Судя по вашей физиономии, сдается мне, у вас молоко на губах не обсохло, мой юный друг.

Несмотря на все резкости, он никак не мог до конца поверить в злой нрав дамы. Тем более при свете люстры, когда оказалось, что халат на ней бумазейный, цвета мимозы.

– Мне почти семнадцать. Я получил стипендию Хилари Эмерсона-Пила в Пенхалигон-колледже, чтобы…

– Чему вы учитесь?

– Я начал с физики.

Ее передернуло.

– Будете делать атомные бомбы?

– Похоже, у них есть будущее.

– Не зубоскальте, молодой человек!

Круглый столик подпрыгнул под обрушившимся на него кулаком. Митенка смягчила удар, да и сил у старой дамы было немного, но графин на столике жалобно взвизгнул, лампа заходила ходуном, а кошка выгнулась и зашипела.

– Миллионы человек погибли из-за этой мерзости. Пусть это были наши враги – япошки, не умеющие даже пользоваться вилкой, – но это были люди. А те, что выжили, будут медленно умирать еще не одно столетие. Так что не надо, молодой человек, это не смешно.

В наступившей тишине освобожденно затикали позолоченные стенные часики в нише на стене.

– Да я и не думаю смеяться. Разве что сквозь слезы. Кому может быть смешно в семнадцать лет оказаться современником атомной бомбы?

Взгляд старой дамы на долю секунды смягчился. Ага, и у зеленого Дракона нашлась ахиллесова пята.

– Да уж, не хотела бы я быть в вашем возрасте, – нахмурилась она.

Он и сам бы не хотел. Безотносительно к бомбе.

– Я бросил физику через год. Никак не мог решить, что делать дальше. Вообще-то сейчас я изучаю музыковедение. По этому предмету Пенхалигон-колледж и присудил мне стипендию.

– Так вы музыкант?

– Играю немного.

Он сказал это с подобающей скромностью, но даму не так легко было провести.

– На каком инструменте?

– Фортепиано. На гитаре тоже, только позже начал учиться.

– Надо же, вундеркинд, да и только. И как вы играете? Хорошо?

– Мне присудили стипендию, – напомнил он с обезоруживающей простотой.

– Значит, очень хорошо.

Черная митенка вытянула щупальце в направлении внушительных размеров предмета, скрытого в тени молескиновой ширмы.

– Сыграйте.

– Оно настроено?

– Вам видней.

Ну вот, сначала его судьбу решил суп из спаржи, а теперь настроение придурковатой старухи зависело от инструмента, к которому наверняка не прикасались не меньше полувека.

Джо сел и задумался. Так-так. Что же любят старые дамы?

Шопена. Шуберта. Романсы. Он поднял крышку, ожидая увидеть покрытые пылью клавиши, но они блестели, как отмытые косточки. Педаль поддалась мягко. Он взял несколько аккордов… Аллилуйя, не фальшивит. Дракон не сводил с него глаз, кривовато улыбаясь.

– Никто на нем не играет, но настройщик приходит взглянуть каждую весну. Я терпеть не могу, когда вещи портятся.

Он начал по памяти «Грезы любви» Листа, любимый ноктюрн его двоюродной бабушки Симоны. Мэй Уэст подошел и свернулся клубочком у ножки.

Всего несколько тактов… и громыхнул кулак, завершив его сольный концерт.

– Сироп для старых дур, вот это что. Чего-нибудь получше у вас не найдется?

Он заиграл «Хлеб с маслом» Моцарта, вальсок одним пальцем. Не сдаваться же сразу.

Закончив (играть пришлось недолго, эту вещицу зальцбургский гений сочинил, когда у него еще не прорезались зубы), Джослин повернулся на табурете. Дракон взирал на него свирепо.