Повесть о верной Аниске - Ольга Марковна Гурьян

настилы положат. А встретится река — брод отыщут или перевозчика кликнут.

Ехали они проторённой дорогой, ехали полями и лугами и дремучими лесами. В зелёном лесу полянки поросли цвета ми, ручьи журчат, птички чирикают. Проехали русскую землю, вступили в чужие страны. Люди не наши, любопытно им на киевскую княжну, на её богатый поезд посмотреть И встречают везде хорошо.

Как проезжали городами, большими и малыми, выходили из городских ворот им навстречу девушки в белых платьях, с венками на голове, провожали в городскую ратушу, а там пир и угощенье, скоморохи кувыркаются, музыканты в бубны бьют.

В городе Кракове в их честь изо всех окон ковры вывесили, и кто за теми окнами жил, чуть сами на мостовую не вывалились, так усердно на княжну глазели. Тут они у краковского князя во дворце отдыхали целую неделю. Анна Ярославна и Аниска очень веселились, а Амальфее Никитишне кушанья не понравились — не по-нашему готовят.

В городе Регенсбурге — большой город, хоть и поменьше Киева — принимали их купцы, торговавшие с Русью — рузарии, поднесли Анне Ярославне хорошие дары и с песнями катали их в лодках по голубому Дунаю-реке. Ничего, неплохая река. К нижнему течению, говорят, пошире будет. Ну уж с Днепром ей никак не сравняться.

Но города большие и маленькие встречались не так уж часто. И деревни были редкие и убогие. Больше ехали лесами.

В свите епископа все были молодые и весёлые: и рыцари, и пажи, и писцы, и даже повара и конюхи. Один епископ был совсем старый, даже уже седеть начал. Но в молодости, наверное, тоже был весёлый, потому что не запрещал им развлекаться. Только когда они собирались поохотиться, он говорил:

— Дети мои, будьте осторожны. В лесу могут напасть на вас всевозможные свирепые звери — единороги, медведи и даже дикие кабаны.

Амальфея Никитишна ничего не говорила, потому что весь день спала в носилках и только просыпалась покушать.

Вот они сажали на кулак соколов, кликали борзых псов и скакали в глубь леса развлечься — поохотиться.

Уж так хотелось бы увидеть единорога, у него посреди лба витой острый рог. Но единорог им ни разу не попался, а всё больше зайцы да белки и один раз лиса. Уж она водила-водила их, завела в бурелом, а сама пропала.

Ах как было весело! На ночь слуги ставили шёлковые шатры, и Анна Ярославна с Аниской лежали рядышком на пуховике и слушали, как ручей шумит и сова ухает.

Аниска шептала:

— А вдруг леший придёт и украдёт нас? Ты не боишься?

Анна Ярославна дёргала плечиком и отвечала:

— Вот ещё! Стану я всякого лешего пугаться!

Сова ухала: «Угу! Угу! Я ваш сон берегу. Спите сладко, просыпайтесь весело».

Ах весело, весело, как весело было!

Днём, когда наступала самая жаркая пора, выбирали тенистое местечко, слуги расстилали на траве скатерть, ставили на неё чашки и миски и серебряные кубки. Анна Ярославна с Аниской и молодые рыцари садились вокруг на шёлковых подушках. Поодаль повара разводили костёр, и комары пугались дыма и все улетали. А поварята несли на больших блюдах жареных гусей-тетеревей и всякие закуски.

Вот как-то сидят они в полдень, пьют и едят, и молодые рыцари наперебой смешат Анну Ярославну с Аниской. И епископ тоже шутки шутит. А Амальфея Никитишна на каж слово удивляется, кивает головой и говорит:

— Вуй, вуй. Нон, нон, — это по-французски значит да и нет.

И вдруг в кустах треск. Трещат кусты, гнутся, раздви гаются, и оттуда выходит огромный дикий кабан. Чёрная щетина у него на спине встала дыбом. Из пасти торчат два длинных острых клыка. Морда свирепая. Злобные глазки кровью налитые. Такой огромный — весь мир застлал. Ничего за ним не видно — ни неба, ни леса. Один кабан, дикий кабан-кабанище. И идёт этот ужасный кабан прямо на Анну Ярославну. Анна Ярославна завизжала и упала в обморок. Молодые рыцари все повскакали, в кусты кинулись, впопыхах епископа сбили с ног. Амальфея Никитишна ползёт на карачках, верещит:

— Вуй-вуй-вуй!

Аниска глядит, ужасается:

— Ой, сейчас он её насквозь проткнёт. Была Анна Ярославна, и нет её. Была, а сейчас не будет.

А страшный, дикий кабан уж совсем близко, ступает копытами на скатерть и прямо идёт на бесчувственную Анну Ярославну.

Аниска вся захолонула — ой, жалко, жалко подружку! Не выдержала она, бросилась вперёд, растопырилась, закрыла княжну.

А перед прибором Анны Ярославны стояло золотое блюдо с яблоками. И ужасный кабан подходит к этому блюду, поворошил яблоки рылом и зачавкал, жрёт яблоки. Тут храбрый рыцарь, граф Рауль вылез из-за куста, вынул из ножен свой острый кинжал и всадил кабану меж лопаток. Кабан рухнул и издох.

Анна Ярославна очнулась, кинулась Аниске на шею, плачет и говорит:

— Милая моя, хорошая моя. Ты мне жизнь спасла, своим телом заслонила. Я тебе этого вовек не забуду!

Слышали? Во второй раз она поклялась Аниске вовек своё спасенье не забыть. А на сколько времени этот век протянется? Долгая ли Анны Ярославнина девичья память?

Граф Рауль со стуком опустил кинжал в ножны и громко сказал:

— Прекрасная госпожа! Это ведь я убил кабана!

Глава десятая

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

ак-то утром, когда слуги убирали шатры, повара жарили мясо на вертелах, а молодые господа гуляли на лужайке в ожидании завтрака, паж Пертинакс отвёл Аниску в сторону, оглянулся, не слышит ли их кто, и шепнул:

— Готовится страшное предательство!

— Петруша, ты врёшь, — сказала Аниска.

— Ничего я не вру, — с жаром зашептал Пертинакс. — Пусть, если я хоть словечко скажу неправды, из чистого неба прольётся дождик и кругом намочит меня!

Аниска посмотрела на небо — дождика не предвиделось — и спросила:

— Откуда ты знаешь?

— Я подслушал, — ответил Пертинакс, нагнулся поближе и чуть слышно зашептал ей на ухо. А у Аниски глаза на лоб выкатились, рот раскрылся, ресницами она моргает, брови хмурит.

Пертинакс кончил свой рассказ и воскликнул:

— И что теперь делать, ума не приложу!

Аниска поджала губы, вздохнула и сказала:

— Можешь не прикладывать, не стараться — всё равно ничего у тебя не получится.

Пертинакс не обиделся и спросил:

— А как же быть?

— Да помолчи ты, пожалуйста, — говорит Аниска. — Мельтешишь тут, как мотылёк, не даёшь мне собраться с мыслями. Отойди в сторонку, а я буду думать.

Вот она думала-подумала, всё обдумала, пошла к Анне Ярославне и ну поёживаться да покряхтывать,