Сквозь годы войн и нищеты. Воспоминания военного разведчика - Михаил Мильштейн

Повесив трубку, Берзин посмотрел на нас и твердо произнес:

— Его командировка в Харбин отменяется, подберите туда другого сотрудника, старше Мильштейна по возрасту. А его оформляйте в Соединенные Штаты Америки.

Разумеется, решение Берзина вовсе не означало лишь его заботу обо мне как о молодом сотруднике ГРУ. Он с особым вниманием относился и к другим молодым «перспективным кадрам» и очень часто по отношению к ним принимал неординарные решения.

Итак, на авторитетном уровне было решено направить меня вместе с семьей (моему старшему сыну к тому времени исполнилось два года) в Соединенные Штаты Америки. В целях конспирации мне сменили фамилию. Теперь она звучала так: Мильский. Почему Мильский, а не Мильштейн, я понять не мог, но кому-то из начальства, по-видимому, показалось, что Мильский звучит более благозвучно. Официальная цель поездки — работа секретарем генерального консульства СССР в Нью-Йорке. Не официально же я должен был выполнять указания резидента ГРУ. Кто был резидентом Главного разведывательного управления в Нью-Йорке, я, естественно, не знал. А поскольку я занимал в аппарате ГРУ маленькую должность и направлялся на такую же маленькую должность за рубеж, со мной особенно не церемонились, и при малейшей попытке хоть что-нибудь выяснить по поводу моей дальнейшей работы мне отвечали очень лаконично, как раз в духе засекреченного ведомства: «Все, что надо, узнаете на месте».

Нам с женой было в то время по 24 года.

Никто не говорил, что нам понадобится в дороге или в первые дни жизни в Нью-Йорке. Хотя, надо признаться, даже если бы и говорили, денег и вещей у нас все равно не было, поэтому мы продали кое-что, немного одолжили и купили в комиссионке одно платье жене и один костюм мне. Из этого и состоял практически весь наш гардероб, но мы искренне верили, что покажем буржуям, как советские молодые люди умеют хорошо и красиво одеваться. И, конечно, удивим их прекрасными манерами.

Билеты я получил в конторе Интуриста, размещавшегося тогда на нижнем этаже правого крыла гостиницы «Метрополь».

Меня не удивило, что там уже знали обо мне, и директор конторы встретил меня, как своего хорошего знакомого. Судя по тому, что такая важная персона решила заняться лично мной, пассажиров, отправлявшихся в США, было не так уж много.

— Итак, — начал он, держа наши билеты в руках, — вы плывете в Нью-Йорк на пароходе «Миллуоки», выходящем из немецкого порта Гамбург 8 августа. Вот ваши билеты на поезд до Гамбурга и билеты на пароход до Нью-Йорка. В Гамбурге обратитесь в контору Интуриста, и там вам помогут добраться до океанского лайнера.

Признаться, я не знал, о чем говорить с представителем Интуриста. Для меня «заморские» слова «Миллуоки», «Гамбург», Интурист ровным счетом ничего не значили, но я решил показаться опытным путешественником и многозначительно спросил:

— А вы не скажете, какой тоннаж у «Миллуоки»? Директор Интуриста с удивлением посмотрел на меня из-под очков и на мой вопрос ответил вопросом:

— А для чего это вам? Вы что, собираетесь покупать этот пароход?

Я понял, что он не видит во мне солидного путешественника.

Дальше все происходило настолько быстро, отработанный механизм действовал так четко, что я лишь в последний день перед отъездом оказался снова в кабинете Берзина. Он, как всегда, был краток.

— Тебе повезло, — сказал начальник ГРУ. — Скоро ты окажешься в интересной стране. Главное — не теряй драгоценного времени, используй все возможности для своего образования, изучай язык. Что касается конкретной работы, то тебя, наверное, уже проинструктировали, и мне добавить нечего.

Конечно же, я не сказал, что никто меня ни о чем не инструктировал.

Мне бросились в глаза его озабоченность и грусть во взгляде. Создавалось впечатление, что, разговаривая со мной, Берзин думал о чем-то своем. Интересно, знал ли этот умный человек, что Сталин уже занес зловещий меч над головами многих его соратников. А если знал или догадывался, надеялся ли избежать трагической участи?

В скором времени Берзин был арестован и расстрелян. Сталин тогда только разворачивал свой кровавый поход и начал его с уничтожения неугодных ему крупных военачальников.

Как известно, перед войной Сталиным было ликвидировано до восьмидесяти процентов высшего офицерского состава: 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командармов, 57 из 85 командиров корпусов, 110 из 195 командиров дивизий, 220 из 406 командиров бригад; Всего за этот период было репрессировано 40 тысяч офицеров и генералов (37 тысяч в сухопутных войсках и 3 тысячи на флоте).

…Но вернемся к нашей поездке. На дорогу от Москвы до Нью-Йорка мне выделили пятьдесят долларов. Много это или мало, я не имел ни малейшего представления, но на всякий случай деньги спрятал подальше, чтобы не доставать их до Америки.

Мы покидали Советский Союз через пограничный пункт Негорелое, за которым начиналась, как тогда говорили, «белогвардейская» Польша. На границе с нашей стороны висел большой плакат с лозунгом: «Революция — вихрь, сметающий все границы». Подразумевалось, что в скором времени во всех странах мира, в том числе и в Польше, установится советская власть.

Пограничные формальности прошли гладко и почти незаметно. Со стороны мы выглядели, наверное, жалко. Безобидная, очень скромная молодая пара с ребенком, вызывающая только симпатии и сочувствие. Одним словом, мы добрались до Гамбурга без особых происшествий.

Сделав первые шаги по немецкой земле, наша семья столкнулась с неожиданными препонами: не зная языка, мы с огромным трудом добрались до пароходной компании.

Правда, там нас приняли неплохо, проверили билеты, указали номер каюты, накормили и обещали на автобусе доставить к пристани, где уже стоял «Миллуоки», которому вряд ли суждено будет войти в историю человечества только потому, что на нем плыли в Америку такие «знаменитости», как я и моя семья. Мир, разумеется, об этих «знаменитостях» еще не знал и, вероятно, никогда не узнает. Это я так с юмором думал о своей поездке. На самом же деле на душе все время было неспокойно. Новая и незнакомая обстановка не способствовала хорошему настроению. Мы чувствовали себя маленькими и затерянными людьми в бурном океане событий.

Отплыли мы из Гамбурга в Нью-Йорк в тихий августовский день и, стоя на палубе, наслаждались прекрасным видом удаляющегося от нас берега. Я удовлетворил свое любопытство в отношении тоннажа нашего судна: его водоизмещение было что-то около 21 тысячи тонн. Действительно, эта цифра мне ни о чем не говорила.

Пароход оказался очень уютным, а наша каюта — прямо-таки «царской». Мы еще никогда не видели такой роскоши и богатства. Во всяком случае, каюта была куда респектабельной, чем наша комната в коммунальной квартире в Москве. Единственное, что продолжало смущать, это убожество наших туалетов. И к завтраку, и к обеду, и к ужину мы выходили в одном и том же обличье.

Первые два дня плавания прошли для нас незаметно. Мы гуляли по палубе, загорали, купались в бассейне, играли в пинг-понг. Я оказался одним из лучших игроков и тем самым завоевал популярность среди пассажиров. Окружающие нас люди всячески стремились выказать свое расположение. Языковой барьер мы преодолевали с помощью жестов и какой-то смеси русского с тарабарщиной. Все было хорошо. Мы наслаждались путешествием, забыв обо всем, что могло нас беспокоить. Однако до конца испытать удовольствие от трансатлантического маршрута нам было не суждено.