Поворот судьбы - Жаклин Митчард

Встреча наших родителей может служить сюжетом для хорошей комедии.

Хана и Гейб Штейнер-старший, облаченные в черную шерстяную одежду (а дело происходило в июне), которая идеально смотрелась бы на похоронах, прибыли на обед. Они были впечатлены представшими перед ними Амброузом и Джулией Джиллис. Родители Лео осматривались вокруг, как люди, готовые к аресту, за то, что нарушили границу чужой собственности. Мои родители занимали десятикомнатную квартиру на десятом этаже, выходящую окнами на Центральный Парк. Но после трех бокалов шампанского отец уже не скрывал, что его утомил постоянно повторяющийся рассказ Ханы. Она поведала о том, как вся ее семья попала в Бухенвальд, но чудом спаслась спустя одиннадцать часов благодаря хлопотам одного богатого семейства немецкого священника, который был другом детства отца Ханы.

— Я всегда восхищался избранными людьми, — произнес мой отец, а мы с Лео пытались спрятаться в углу самого маленького диванчика.

— Мы надеемся на то, что Бог будет милостив к лютеранам, — ответил ему Гейб-старший. Они обменялись сигарами.

Штейнеры откровенно восхищались своим единственным сыном — обожаемым, блестящим и великолепным. Мои родители тоже считали свою дочь бриллиантом чистой воды, которому нет цены. Моя сестра Джейн нашла Лео экзотичным, хотя я с ней не могла согласиться. Лео признался, что никогда не соблюдал каких-то особых национальных традиций. Несмотря на богатую родословную, Штейнеры не проявляли большого религиозного рвения, как и мои родители, которые цитировали святого Луку на Рождество, но не более того. Обе наши семьи в качестве праздничных могли поставить на стол блюда китайской кухни. Ничто не предвещало конфликта семейных уставов. Короче говоря, обед завершился взаимным согласием. Спустя шесть недель мы покинули родительский дом, так как наступили каникулы по случаю Дня благодарения, и отправились в шестидневное путешествие на Сейшелы, которое было свадебным подарком моих родителей. После возвращения мы поселились в крохотной квартирке с хорошими полотенцами и красивыми винными бокалами. Мы решили не разочаровывать родителей, поэтому ни при каких обстоятельствах не бросали учебу. Мы были хорошими и послушными. Хотя нам не удавалось сдержать взрыва гормонов, мы были исключительно осторожны. Когда наступило время Великой Пилюли, которая не влияла ни на вес, ни на состояние кожи, мы расслабились и начали получать больше удовольствия от телесного общения. Вопрос совместимости интеллектов даже не стоял. Мы с Лео могли цитировать любимых писателей, и я должна сказать, что Лео был очень достойным соперником. Мы экономили, чтобы отправиться в Грецию, где купались голышом в Эгейском море. Лео держал меня в своих объятиях, с восхищением глядя на мою грудь, словно только что стал обладателем ценного клада. И это на фоне толпы шоколадных красоток и потрясающих блондинок! Привычный для других девочек студенческого городка образ жизни проходил мимо моего внимания, ибо я была замужем, и это было потрясающе.

Лео получил свою первую работу в Чикаго, в огромной страховой компании. Я улыбалась, когда Лео рассказывал мне о несправедливости иерархии больших корпораций.

— У нас шестидневная рабочая неделя, сынок, — говорил ему мистер Уоррен, которому, наверное, исполнилось уже сто десять лет, когда Лео после испытательного срока перевели на постоянную работу (это как если бы тебя признали не инфузорией туфелькой, а человеческим существом). — Иногда мы просим выйти на работу в воскресенье. Мы гордимся тем, что гуманно относимся к своим работникам. Мы понимаем, что у каждого есть семья, и поэтому самое позднее, в восемь вечера все свободны.

Я получила место редактора в газете «Сан тайме», в ночную смену, которое, очевидно, берегли для людей, боящихся дневного света или для чудаков от природы. Так мы и стали работать: Лео четырнадцать часов днем, я — четырнадцать часов ночью.

Ни один из нас не мог бы похвастаться покладистостью характера. Лео по субботам спал до трех часов дня как убитый, пока я сидела у него над головой и жаловалась на то, что он ни разу не выводил меня ни в музей, ни в художественную галерею. Однажды он пригласил своих родителей отправиться с нами в отпуск (его фирма предоставила нам путевку в Дисней-центр) и любезно предложил им занять главную спальню. Нам пришлось пережить настоящую эволюцию от кроликов, способных приспособить любую горизонтальную поверхность для удовлетворения страсти, до самых молодых в мире вынужденных приверженцев целибата. Я была вне себя от ярости, оттого что Лео любил свои страховые соглашения (черт бы их побрал!) больше, чем меня (черт бы его побрал!). Я положила глаз на ведущего спортивной колонки, который писал о гольфе. Однажды я даже позволила ему, когда Лео был в очередной командировке, поцеловать меня в машине, твердо дав понять, что прикосновения ниже талии будут жесточайшим образом пресекаться. Но меня это здорово напугало. Это был знак, что Лео и я готовы сделать решительный шаг в сторону.

А я все еще любила его, написавшего те стихи в самом начале нашего романа.

Бывало разное, и сейчас я ни за что не решилась бы, сказать об этом Гейбу.

В любом случае я ждала, что жизнь несколько стабилизируется. Шебойган казался мне идеальным местом, для того чтобы начать с чистого листа, и я могу с уверенностью сказать, что не жалею о том, что остановила выбор на этом городе.

Родители Лео все еще владели маленьким магазинчиком на Пайн-стрит, когда им сообщили, что дедушка Штейнер заболел — у него рак простаты. Несмотря на благоприятный прогноз, бабушка Штейнер была убита горем. После лечения дедушка Штейнер превратился в скелет. Наступило время Лео выступить в роли рыцаря в золотых доспехах. Для своей семьи Лео был страховым полисом. Нам пришлось принимать решение. Мы думали обо всем — о качестве школьного образования, о видах за городом, о цене на жилье, о том, как заставить диплом Лео работать на нас, а не на мистера Уоррена. Штейнеры были готовы на все ради спасения своего маленького бизнеса. Собственный магазинчик был для них священен, как Тора.

Как раз накануне того, как окончательно определиться с переездом, мы отправились в Санта-Лючию. Я прибыла домой с сертификатом по дайвингу, с ожогами второй степени и подтвержденной беременностью. Так все и решилось окончательно. Мы начали обращаться к нашему будущему малышу А. Габриэль Штейнер (А. означало Амброуз как комплимент моему отцу, но по взаимному молчаливому согласию мы были намерены даже не упоминать этого имени). У него появилась возможность вырасти в чистом городе, безопасном и красивом, неподалеку от своих, бабушки и дедушки, которые будут его любить и лелеять. В Чикаго наша жизнь могла закончиться грандиозной катастрофой, так как на дворе было неспокойное время, когда убийство беременной женщины не воспринималось как вопиющее преступление. В Висконсине я могла бы помогать Лео рассортировывать упаковки с воздушными змеями и шахматами, чтобы быстрее превратить магазинчик в «приличный магазин».

Переезд оказался частью генерального плана, который я бы охарактеризовала как чрезвычайно успешный, потому, что ощутила себя частью большого семейства, чего мне так не хватало в родном доме. Мне всегда нравились Хана и Гейб, а теперь я их полюбила.