Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

К сожалению, я никогда не входила в число адекватных. Даже относительно вменяемой не была. Находилась в измененном состоянии без помощи каких-либо стимуляторов.

Короче говоря, пить и колоться — вчерашний день. Лажаю на чисто конкретном энтузиазме.

Фон Вейганд снова отчалил в туманные дали, а я осталась почти хозяйкой.

— Допускается только посещение комнат на вашем этаже, а так же спортзала и бассейна, — сутенер-зануда пресекает на корню мою исследовательскую тягу. — Прогулки по территории особняка в моем сопровождении.

Обламывает знатно, не подкопаешься. Как раз собиралась излазить королевский дворец на предмет секретных ходов, а мне даже малую часть показать отказались.

Фиг с вами, буду фантазировать и лениться дальше.

Продолжаю свободно общаться с родными, выезжала в город сорить кредиткой, развлекаться и открывать новые горизонты, не нарушая свод правил.

— Никаких клубов, баров, ресторанов, — монотонно перечислял Андрей. — Вы не должны привлекать излишнего внимания, поэтому форму одежды, аксессуары и макияж одобряю лично я в соответствии с распоряжениями господина Валленберга. Выезжать в город разрешается только в дневное время, по предварительной договоренности и заранее согласованному маршруту.

Несмотря на запреты, напряги спадают, нервишки восстанавливаются. Лучше ограниченная свобода, чем совсем никакой. Хотя бы получаю право болтать с консультантами и работниками салонов красоты.

Моя жизнь начинает казаться вполне удовлетворительной, если не обращать внимания на этические нормы, не задумываться о незначительной чепухе типа открытого признания в любви, нагоняющих тоску стабильных отношений, заурядных конфетно-букетных поползновений и проникновенных бесед до рассвета.

«Солнышко, зайчик, котенок» — давно утратили актуальность и обросли сединой.

«К ноге, сука» — вот это по-нашему, яро и колоритно. Можно еще ремнем по заднице врезать, для пущей убедительности.

Беда традиционно пришла откуда не ждали, застав меня в праздном безделье посреди роскошного кожаного кресла. Между маникюром и сеансом массажа, под солнечные ноты безалкогольного «Мохито».

— Алло, — ответила я на звонок с неизвестного номера.

— It’s great to hear your voice, (Прекрасно слышать ваш голос) — говорит хороший парень, всерьез намереваясь выкопать мне могилу.

— How could you… (Как вы могли…) who gave you my number? (кто дал вам мой номер?) — удивление сражается с гневом.

— I keep my sources in secret, (Я держу свои источники в секрете) — уклончиво отвечает он.

Значит, не дождался и начал расследование, вычислил по тайным каналам и не сдается, переходит в наступление.

— Bye, (Пока) — говорю разумную вещь, после которой нужно отключиться.

— Lora, hold on. (Лора, подождите) I just wanted to talk to you. (Я просто хочу поговорить с вами) Is it a crime? (Это преступление?)

Понимаю, что хочется слушать его дальше, посылаю к черту предостерегающие вопли разума и говорю, скорее для вида, чем с реальным значением:

— I don’t have time for such talks. (У меня нет времени на подобные беседы)

— Even a minute? (Даже минуты?) — в его словах слышится смех.

— Even a second, (Даже секунды) — невольно улыбаюсь, сама не отдаю себе отчета, почему так растекаюсь перед ним.

— You’re killing me softly, (Вы убиваете меня нежно) — Гай тонко чувствует настроение, меняет тембр голоса, от которого у любой девчонки пубертатного возраста сносит крышу, чуть ниже и глубже, очень проникновенно, словно лаская.

— It’s a nice song from a nice guy but I am not interested, (Хорошая песня от хорошего парня, но я не заинтересована) — к счастью, он не видит моего лица, чтобы прочесть явную ложь.

— I don’t offer you anything. (Я вам ничего не предлагаю) Only give me a chance to say something really important. (Только дайте мне шанс сказать что-нибудь действительно важное)

И я даю. Конечно, Гай не делает никаких судьбоносных заявлений, просто тянет время, разводит на продолжение, цепляет и пытается достичь отклика.

Замечаю каждый его прием, достойно парирую, спохватываюсь слишком поздно, пропустив сеанс массажа, не заметив, как целый час пролетает за увлекательным разговором.

— I’ll call you later or you can call me at any time, (Я позвоню вам позже или вы звоните мне в любое время) — прощается он.

Есть тысяча причин, сотни логичных объяснений. Иногда флирт требуется на уровне инстинкта. Ведь не так часто скромную переводчицу Лору Подольскую баловали вниманием ангельски красивые и дьявольски привлекательные сыновья английских лордов.

Знаю, не мешает вспомнить о фон Вейганде, о границах дозволенного и неосторожном поводе для экскурсии в камеру пыток. Или о Мортоне-старшем, психованном извращенце, которого даже Андрей считает чудовищем, о том, что человек вроде него наделяет своих потомков определенными генами, склонностями и чувством полнейшей вседозволенности.

Однако на данный момент мне просто страшно, потому что Гай нравится и вызывает симпатию, о чем недвусмысленно намекают мои вспотевшие ладони.

Как же это? Люблю шефа-монтажника, но оглядываюсь по сторонам?

Упертый англичанин набирает меня снова и снова, превращает телефонные разговоры в рутинное событие вроде ежедневных косметических процедур или вечерних прогулок по территории особняка.

Потихоньку развеиваются опасения относительно прослушки телефона. Сперва выжидаю реакцию, но ничего не происходит. Потом смелею, набираюсь наглости, позволяю вольности.

Мы болтаем без зазрения совести, обо всем, обсуждая новые фильмы и музыку, делимся впечатлениями, шутим и заигрываем. Догадываюсь, он желает заполучить очередную куклу в музей побед, как справедливо подметила Сильвия. Но и я не отношусь серьезно, держу на расстоянии, не звоню ему первой, а иногда сбрасываю, долго не отвечаю на вызов.

Через пару недель возвращается фон Вейганд, и меня лихорадит от разыгравшейся бури эмоций. Кажется, он прочтет о разговорах на моем стремительно побледневшем лице, увидит каждое слово, любую крамольную мысль.

— Почему ты дрожишь? — следует прямой вопрос, когда мы оказываемся в спальне. — Заболела?

— Не знаю, может быть, — шепчу неуверенно, сжимаюсь, ожидая справедливой кары.

Фон Вейганд бережно укладывает меня в постель, касается губами лба, пробуя температуру, а потом целует, горячо и страстно, прикусывает нижнюю губу, втягивает мой язык в свой жадный рот.

Образ Гая тает в полумраке комнаты, меркнет, исчезает бесповоротно. И я понимаю, что с интригами необходимо покончить, слишком опасно продолжать. Тем более, игра не стоит свеч, поскольку скупое «нравится» не сравнить с безумием, пропитавшим мое пространство и заполнившим мельчайшие клеточки.