Героин - Томаш Пьонтек

— Ну, я могу, разве что, положить на тебя.

Чертенок хотел сказать, что может на меня положиться. Подобные маленькие двусмысленности могут скрасить разговор, даже если человеку поскорее хочется перейти к делу.

— Послушай, чертова кукла. — Я был явно в ударе. — Хочешь сделать трали-вали?

— Так это теперь называется?

— Да, а на следующей неделе это будет называться ласканием клитора. — Приятно, но надо было попуститься. — Если хочешь развлечься, могу тебе это устроить, но с одним условием — ты платишь.

— Ой, а может, сложимся с тобой?

— Сложиться может швейцарский ножик. — Шутка опять удалась.

— У меня нет столько бабла.

— Ну, придумай что-нибудь. Я уже и не помню, как это делалось: когда я был говнюком, то всегда мог взять у мамы на кино для себя и своей подружки. Некоторым мамам нравится, когда у сыночка есть подружка, хоть это, возможно, и не случай твоей мамочки. И конце концов, можно взять у мамы, не говоря ей об этом.

— Ииии. — Когда Бартек начинал думать, его жесткий диск издавал подобный звук.

— Позвонишь, когда будут башли. В течение пятнадцати минут. Завтра тебе верну, когда пойду в банк.

Я ждал пятнадцать минут. Потом еще двадцать. Потом я позвонил, и трубку опять взял Бартек.

— И что же?

Он посмеялся в ответ.

— Я знал, что это ты. Знаешь, мама сама пошла с паном Ковальским в кино и ресторан. Но она всегда оставляет в каком-нибудь плаще немного бабок… Забывает…

— Хватит на четвертинку?

— На половинку.

Рядовой Бартошек должен был явиться по приказу на автобусную остановку. Быстро через двадцать минут, так как квартира рядового Бартошека находится очень близко, в квартале особняков — там когда-то жили мои родители Впрочем, именно с тех пор я знаю Бартека и его маму. Я, так сказать, являюсь другом семьи. И, собственно говоря, очень хорошо, что именно мне выпадет роль человека, который даст парню путевку во взрослую жизнь Лучше, если он сделает это со мной, чем с каким-нибудь потаенным барыгой из подворотни Он сделает это при помощи качественной геры и вместе с хорошим другом. Думаю, он и сам в этом заинтересован.

Бартек приближался, а в свете фонаря его темно-красный румянец казался почти фиолетовым. Я принял кассу, позвонил дилеру, который заранее приготовил мне крепкий желтый товар, а он договорился насчет меня со своим главным поставщиком. Мы договорились встретиться под Макдональдсом, куда сразу и поехали на автобусе. Я был настолько возбужден, словно это мне придется курить впервые. Я усадил Бартека за стол вместе с большим молочным коктейлем, который поглотил его внимание. Через минуту я понял, почему некоторым хочется стать родителями.

Передо мной остановился черный мерседес класса М, и я сел в него. И тут приключилась маленькая неожиданность, поскольку лысому и большеглазому гангстеру, который помнил меня по телевидению, захотелось узнать, как можно распознать характер человека. При этом он осматривался в меня, силясь что-то прочитать по движению моих губ. Я предложил ему прочитать специальный курс и оставил свой телефон. Потом я вернулся к Бартошеку. Я почти был уверен в том, что он будет болтать ногами.

Он этого не делал, так как у него были слишком длинные ноги — ему, в конце концов, шестнадцать лет — он выпил порцию молочного коктейля, а из трубочки сделал что-то похожее на актинию. Мы пошли в макдональдсовский сортир, протискиваясь сквозь толпу лысых детей, сгрудившихся вокруг экрана на котором каждую секунду расплющивалась очередная окровавленная рожа. По другую сторону экрана, конечно же.

Когда мы пришли в сортир, я показал Бартеку, как следует выравнивать фольгу на кафеле и насыпать геру, и вдруг опять ощутил себя молодым. Ну и, конечно же, как ментор а может, и как корифей, я закурил первым.

Сразу же воцарилась приятная, теплая атмосфера. Бартек заканчивает фольгу и видно что ему уже немного лучше.

— Подсыпь еще, — просит он с улыбкой.

— Хорошо, но ты тоже должен выполнить какое-нибудь желание. Засунь себе два пальца обеих рук в нос, а два других — в уши.

Бартек секунду колеблется. Потом выполняет желание, уподобляясь венскому бублику Для него послушание уже превратилось в равнодушную игру, которая — как и любая равнодушная игра — даже может наполнить его чудесным героиновым спокойствием Он делает следующую затяжку, которую, конечно же не удерживает до конца. Остатки дыма он выпускает мне в рот сквозь трубочку.

Сейчас я должен закрыть глаза и всецело посвятить себя теплой темноте, но как-то не очень получается — как будто что-то меня тут держит и постоянно интересует. Возможно, я слишком концентрируюсь на муштровании Бартека. Это слишком трезвое удовольствие. Лучше сконцентрироваться на чем-нибудь действительно хорошем и сделать парня по-настоящему счастливым. Я должен очень интенсивно и тепло заботиться о нем. Ведь в течение этой недели я заменяю ему маму.

Поэтому я делаю еще пять суперкрепких затяжек. А когда мне наконец-то становится совсем уж хорошо, я закрываю глаза и вижу чудесный равнодушный шарик.

В течение последних дней я должен был оставаться трезвым. Все началось, по-моему, в понедельник. Я проснулся в десять часов утра, а Бартек стоял коленопреклоненный возле моей кровати, смывая губкой мокрое пятно с простыни. Эту губку я, как правило, использую для купания, поэтому мне хотелось ему кое-что сказать. Увидев, что я уже проснулся, он взглянул на меня, на пятно и заблевал то, что секунду назад смыл.

Впереди у нас был целый день. Собственно, не у нас, а у меня, поскольку после сближения с Бартеком необходимо было немного гигиенически передохнуть, Бартеку хотелось вернуться домой. Он боялся, что мать обнаружит исчезновение денег. Ему хотелось поскорее вернуть их туда, где они лежали, поэтому он умолял меня пойти в кассу.

К тому же, он кошмарно выглядел. На ум приходили рассказы Пшестера об эмбрионе снежной бабы. Бартошек был белым, его свело судорогой, а лицо так сильно опухло, что почти не было видно глазенок.

Мы, конечно же, пошли в банк. Но только через час, так как я все еще слишком хорошо себя чувствовал, А когда мы, наконец, дотащились до моего отдела, Бартека ожидало следующее испытание — ожидание в очереди, что для человека в состоянии попуска является экстремальным переживанием.

В конце концов, он получил деньги. Получил и пошел, а я отправился на завтрак, который состоял из сырков, имеющих множество потребительских и блевательных достоинств.

Где-то получасом позднее я лежал в кровати. Я переваривал, хотя, скорее, принял в себя все эти молочные продукты, которые вообще не хотели растворяться в моем организме. Внезапно позвонили по мобилке, которую я опрометчиво забыл выключить.

Звонила Бартекова мама, которая сначала завыла — тихо, но настолько отчетливо, чтобы я съежился от страха, — а потом попросила о помощи, поскольку она обнаружила, что сын обокрал ее и всю ночь что-то принимал. Она попросила, чтобы я пришел к ним и помог ей разобраться, что это могло быть, потому что сын не хочет с ней разговаривать. Я пообещал, что сейчас забегу.