Группа специального назначения - Александр Тамоников

«Несгибаемый» нарком имел бледный вид, трясся от страха. Обвинение оригинальностью не отличалось: руководство заговорщической организацией в войсках и органах НКВД, шпионаж в пользу иностранных разведок, подготовка терактов против руководителей партии и государства, а также вооруженного восстания против Советской власти. Особо изолированная тюрьма специального назначения была готова и распахнула перед ним двери. Для расправы с Ежовым и его аппаратом ее и построили. Большинство узников в первый год — это сотрудники высшего и среднего звена НКВД. Здесь коротал время до суда опальный нарком, здесь общался по душам с бывшим товарищем Лаврентием, признаваясь в содеянных злодеяниях. Еще три года назад — четвертый человек в стране, могущественный нарком — те самые «ежовые рукавицы» с плаката, которыми он давит многоголовую змею контрреволюции. «Сталинский нарком», «любимец народа», всенародная известность.

Маленькое сообщение в газете «Правда»: товарищ Ежов освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта. Преемником уволенного стал Лаврентий Берия. Вскоре покатились головы Ежова и его окружения. Обвинения стандартные: подготовка государственного переворота, теракты в отношении первых лиц государства. Попутно Ежову инкриминировали мужеложство, и он признавался в гомосексуальных связях — что тем самым действовал в антисоветских корыстных целях. В начале февраля 1940 года Военная коллегия Верховного суда приговорила Ежова к расстрелу. Приговор исполнили мгновенно. Труп кремировали в Донском монастыре.

Занятно, что о расстреле Ежова в советской печати не сообщалось. Человек исчез без всяких объяснений. Еще вчера был народным любимцем, беспощадно выкорчевывающим антисоветскую заразу, а сегодня — словно и не было его вовсе. Те, кто знали о происходящем, выдохнули облегченно — невозможно жить в постоянном страхе. Но, видимо, поспешили. Накал репрессий спал — это очевидно. Но тем не менее они продолжались…

Шелестов сидел в оцепенении. Он не важный государственный преступник — за что такая честь? Зреет новый разоблачительный процесс, и органы ищут кандидатов на скамью подсудимых? Он не мог ни на что повлиять. Оставалось только ждать.

Остаток дня он лежал, глядя в потолок, слушал, как гремят двери, звучат отрывистые команды. Трижды в день приносили еду. На все наводящие вопросы охрана незатейливо бросала: «Не положено». К вечеру он несколько раз отжался от пола — получилось. Потом закружилась голова, но скоро все прошло.

Наутро он делал зарядку, с удовлетворением отмечая, что постепенно приходит в норму. Организму требовалось многое, но это был уже не прежний полутруп. Силы, властные над ним, хранили молчание, мотали нервы. Он продолжал выполнять физические упражнения, с аппетитом ел. К вечеру третьего дня его отвели в душевую комнату. Зловонную робу приказали выбросить. Он стоял под напором теплой воды и не мог поверить такому счастью. Бешено оттирался мочалкой с мылом, потом привередливо изучал свое отражение в огрызке зеркала. Он был еще не воин, это несомненно — серое лицо, запавшие глаза, постарел на десять лет, но это был живой человек, а не пародия на него. Охранник передал комплект одежды — серую чистую и отглаженную робу. Изделие новое, в нем еще никто не умирал…

Максим натянул обновку, скептически оглядел себя в зеркале. Вздрогнул, когда опять приоткрылась дверь. Надзиратель протянул безопасную бритву.

— Побрейтесь, смотреть страшно.

Ночью за ним пришли. Он знал, что что-то произойдет — сна не было ни в одном глазу. Лежал и ждал.

— На выход, — скомандовал надзиратель.

Помещение, куда его доставили, имело приличную кубатуру. И самое интересное — оно находилось не в подвале. В комнате было два окна, плотно задернутые шторами. Видимо, их скрывали решетки. Помещение напоминало комнату для совещаний: серые стены, на дальней — карта Союза ССР и ближайшего зарубежья; вдоль той же стены — канцелярский стол со стопками папок; к нему приставлен еще один — вытянутый, со стульями.

В комнате сидели трое — в одинаковых тюремных робах. Охранник подтолкнул Максима в комнату и удалился, закрыв за собой дверь. Присутствующие хотели подняться, но передумали. Шелестов помялся, покосился на дверь.

— Проходи, мил человек, располагайся, гостем будешь, — пробормотал плечистый невысокий мужчина с седоватым «ершиком» на голове. Он исподлобья смотрел на прибывшего. Максим поколебался и сел за тот же стол — на краю было свободное место. Все молчали.

— Давно ждем? — спросил Шелестов.

— Не очень, — отозвался сидящий напротив — человек лет тридцати пяти, чернявый, с вытянутым лицом и выпуклыми глазами. Синяк под глазом уже заживал, но неделю назад он, видимо, был роскошным.

— Минут десять, — сообщил третий — заметно моложе остальных, но сильно помятый и бледный. — По очереди доставляют. Ждем дальше, может, еще кого приведут…

Прошла минута, разговаривать не хотелось. Но таращиться друг на друга тоже было неприятно.

— Знакомиться будем? — вздохнул Шелестов.

— Подождем еще, — крякнул обладатель «ершика». — Вот соберут всех, тогда и познакомимся…

Шелестов, по-видимому, был последним. Открылась дверь, появился подтянутый рослый мужчина в форме. С порога обозрел аудиторию. Люди вразнобой поднимались. Шелестов отметил про себя: все присутствующие — военные. По крайней мере, имеют отношение к вооруженным силам или органам госбезопасности. Рыбак рыбака, как говорится…

— Здравствуйте, можете садиться, — произнес мужчина и деловой походкой направился к канцелярскому столу, по ходу бросив задумчивый взгляд на карту. Сел, подтянул к себе стопку папок и стал въедливо разглядывать присутствующих. У него были внимательные серые глаза, аккуратный пробор, выступающие скулы. Ничего отталкивающего во внешности — в какой-то мере она даже располагала. Чего-то похожего Максим и ждал — именно этот тип приходил к нему на «смотрины» в камеру несколько дней назад. С ним был человек в очках, внешность которого заставила напрячься и вызвала сумбур в голове…

— Давайте знакомиться, — сказал мужчина, — меня зовут Платов Петр Анатольевич, майор государственной безопасности, заместитель начальника Управления НКГБ СССР. Обращаться ко мне следует «гражданин майор». — Он пристально обвел взглядом напряженные серые лица, слегка смягчился: — Ну, хорошо — «товарищ майор».

Реакция последовала незамедлительно. Серые лица расслабились, щеки молодого парня подернулись румянцем. Метаморфозы не остались незамеченными. На губах майора заиграла усмешка — впрочем, недолгая. Он стал просматривать бумаги, потом поднял глаза.

— Шелестов Максим Андреевич.

Максим поднялся, чувствуя сухость во рту. Платов зачитывал вслух основные данные: когда и где родился, краткая биографическая справка, последнее место службы, причины ареста, суть предъявленных обвинений. А также, что вину не признает, со следствием не сотрудничает и сообщников не выдает.